Беруны. Из Гощи гость
Шрифт:
Семен Пафнутьич пошел к гостинице, которая помещалась в трехъярусной избе на
зеленом пригорке, а за выгорецким трудником шли беруны и валил народ. Весельщик Митя
плелся позади и никак не мог понять, куда же все-таки девался ошкуй и как же теперь Степан
без ошкуя. На крыльце Семен Пафнутьич, пропустив в дверь берунов, выискал в толпе Митю
и позвал его в избу. И здесь, дав малому рыбник, стал за трапезою чинить ему допрос.
Митя пихал себе в рот куски рыбника
выкукарекивать Семену Пафнутьичу выгорецкие новости. Сидит-де теперь Никодим
Родионыч в Суме, лодью на Новую Землю снаряжает. И послал Никодим Митю из Сумы за
якорем. И сказал: «Как поедешь за якорем, то забеги в Лексу и скажи там, что в пятницу
буду». А в Данилове в кузнице сделан им якорь новый, тяжелый. А у Никодима Родионыча в
лодейном покойчике стоит теперь чайник медный, невесть отколь взялся...
Семен Пафнутьич снова цыкнул на Митю и стал гнать его из горницы, но малый не хотел
уходить и все льнул к Степану, изворачиваясь так, чтобы миновать рук Семена Пафнутьича.
Тогда Семен Пафнутьич сунул ему ещё один рыбник. И пока парень запихивал тесто с
начинкой себе в рот, стараясь не обронить ни крошки, Семен Пафнутьич вытолкал его в сени
и запер дверь на крючок.
XXV. БЕГЛЕЦЫ ПРИЕЗЖАЮТ В ЛЕКСУ
Ранний рассвет чуть занимался над безлюдной еще Пигматской пристанью И было ещё
влажно на заре, когда Семен Пафнутьич вышел босой, в одних портках на крыльцо и
весельщик Митя стал запрягать лошадей в две телеги, которые он выкатил из-под навеса,
распугав там кур, очумевших от столь рановременного разгона. Лошади – то ли от этакой
рани, то ли от Митиной глупости – никак не становились в оглобли, входя туда передними
ногами, выходя тем временем задними и вертясь на месте. Семен Пафнутьич ругнул Митю
обалдуем и пошел сам запрягать буланую, пока Митя топтался с гнедой.
Беруны тоже встали и посреди двора, у водовозной бочки, плескали водою в заспанные
рожи. Они все поднялись до поры, чтобы в Лексе застать Никодима. Он обещался быть там в
пятницу, а ныне уже суббота вставала над миром. И две телеги шибко покатили по той же
дороге, по которой накануне Митя-весельщик проскакал воробьем. Парень ещё в Пигматке
норовил устроиться в одной телеге со Степаном, и это удалось ему, пока Семен Пафнутьич
лез к Тимофеичу, путаясь в своем необъятном, с чужого плеча, армяке. Митя был счастлив и
кукарекал всю дорогу. Степан тыкал его пальцем в брюхо, и смешливый Митя, боявшийся
щекотки, даже всхлипывал от возбуждения и начинал икать.
Заря на первых порах подрумянила придорожный сосняк, потом позолотила
Лексе и стала гнать горячие потоки ярого света вдоль улицы, по которой резвой рысью
бежали пигматские лошади, чуявшие стойло и сладкий овес, полною мерою засыпанный в
корыто. Мелкая пыль, поднятая колесами, шла вверх к белому дыму, реявшему над хлебной и
поварней. Плотники, медники, сапожники – каждый на свой лад – выстукивали молотками по
своим закутам. С крыльца счетной избы перегнулся за перильца Никодим, и острый его глаз
из-под косматой брови не мог объяснить ему, что это валит к ним за чучело в закрывшей всё
лицо шляпе. Уж не новая ли комиссия жалует опять из Петербурга, хотя от последней они
отделались только в прошлом году, и немалыми деньгами?
Но это была не комиссия, и никто пока не зарился на полновесные выгорецкие рубли.
Телеги остановились у крыльца, и когда чучело слезло с воза и сняло с головы посеревшую
от пыли поярковую шляпу, то это оказалось и не чучело вовсе, а Семен Пафнутьич, старший
трудник, стоял, как живой, перед Никодимом. А за ним с воза лез – ну, кто бы мог подумать!
– Алексей Тимофеич, старый берун, вывезенный прошлым летом с пропащего острова им же,
Никодимом. И другие два тоже соскочили с телеги, и все они обступили Никодима и
пожимали ему руки, и правую и левую, кто за какую ухватит.
– Никодим Родионыч!.. Миленький!.. Голубчик!..
И старый Тимофеич целовал Никодима и в губы, и в щеки, и в плечико, и в бороду.
– Медведя нету! Не приехал медведь. Не привезли!.. – кукарекнул на всю улицу
вислоухий Митя.
Но Семен Пафнутьич даже не цыкнул, а только поглядел на Митю, но так, что малый
шарахнулся от него, пролез под брюхом лошади и притаился за телегой, пока Семен
Пафнутьич с Тимофеичем объясняли Никодиму, что все они четверо в бегах, и как такой
случай с ними вышел, и как из такого, можно сказать, ада каждого из них вынесло целым,
живым и невредимым.
Никодим сочувственно качал головой, трепал беглецов по плечу, ответно улыбался
Тимофеичу и соображал что-то про себя. Потом все пятеро пошли в избу, а Митя остался на
улице раздумывать, каким способом ему сразу на двух телегах махнуть в конец улицы, в
раскрытые ворота конского двора.
XXVI. С ДОБРЫМ ВЕТРОМ
Никодим и Семен Пафнутьич вместе с Тимофеичем и Ванюхой, со Степаном и
вёсельщиком Митей выехали в тот же день в Данилов, где ночевали, а наутро, погрузив с
собою новый якорь, стали в карбасах спускаться вниз по Выгу. Тимофеич без раздумья