Беруны. Из Гощи гость
Шрифт:
небывалой дороговизны старый князь разогнал всех дворников своих, работников и холопов.
Остались только Кузёмка-конюх, Булгачиха-туркиня, девка Матренка да Антонидка-
стряпейка.
Тяжелый гул колокольный колыхался теперь непрестанно изо дня в день над жестяными
маковками московских церквей, над изукрашенными чердаками боярских хоромин, над
яблонями, бесшумно и покорно ронявшими в безлюдных садах белый свой цвет. И
непрестанно же целыми днями тянулись по Москве
возах тех, едва прикрытые дерюгою, навалены были мертвые тела. Покойников подбирали
повсюду: на перекрестках, по заулкам, у пивных и квасных кабаков, под кремлевскими
башнями, под лесами строившейся в Кремле колокольни Ивана Великого, которою царь
Борис Годунов словно хотел накормить беспредельную голодную Русь.
И низко в небе, казалось ниже новой колокольни, небывало пламенела яркая звезда. Она
не меркла при солнце, не погасала с утренней зарей, видимая днем и ночью.
Князь Андрей Иванович уже мало выходил из своей спальни и все чаще требовал сына к
себе. Глядя на молодого князя, старик ерошил седые волосы и вздыхал глубоко: «Ох, ох!..
Увы, увы!..»
На двор к Хворостининым повадились без числа калеки, побродяги, мнимые пророки.
Они приходили наги и босы, тряслись и вопили, предсказывая близкий конец света. У
каждого из них будто были видения. Колдун Арефа после первых петухов слышал невнятный
шум, а после вторых увидел поляка на рыжем коне, который взвился над новым дворцом
царя Бориса. Поляк всю ночь, до третьих петухов, вился вокруг Борисова дворца и хлопал
плетью.
Но колдуна Арефу превзошла Наська Черниговка, тоже известная чародейка. Она
раздобыла на задворках обгорелое бревно, приволокла его под окошко спальни Андрея
Ивановича и, называя бревно это Борисом, благоверным и благочестивым царем, принялась
как бы кадить над ним и петь по нем панихиду. Из окошка выглянул перепуганный Андрей
Иванович.
– Было мне извещение, – повернулась к нему Наська, бросивши петь и кадить. – Ночью...
– Не было тебе извещения, воруха1, еретица!.. – прикрикнул на нее старик.
– Было мне извещение, явились ко мне ангелы...
Но старик высунулся из окна и замахнулся на нее тростью. А подоспевший Кузёмка
ухватил ее сзади за локти н выпроводил прочь. После этого Андрей Иванович приказал не
пускать вовсе на двор предсказателей и пророков. Он совсем расхворался от надавившей на
него тревоги и по нескольку раз в день призывал к себе то Кузёмку, то туркиню, то
Антонидку-стряпейку и все расспрашивал их, не было ли кого-нибудь чужого возле двора,
когда злая чародейка пела страшную свою панихиду по живом царе Борисе.
Через неделю,
игристого квасу, хотел было посидеть на солнышке на крыльце, в комнату к нему вошел
Кузёмка. Он метнул глазами туда-сюда, подошел к Андрею Ивановичу совсем близко и добыл
из-за голенища бумажный листок. Андрей Иванович глядел, недоумевая, на Кузёмку и с тем
же недоумением взял из рук его бумагу.
– В подворотне, милостивец-князь, лежала грамотка эта, – молвил Кузёмка,
поклонившись земно и отступив к двери. – На земле лежала, кирпичом прикрыта.
– Кирпичом?!
У старика захолонуло сердце. Он развернул сложенный вчетверо листок, исписанный
мелко, густо, кудряво.
– Ступай, Кузьма... Ступай уж!.. Охти мне!.. Гляди накрепко, нет ли таких листов и по
1 В старину под словом «вор» подразумевался государственный преступник, смутьян, реже – мошенник, но не
похититель, которого называли «татем».
другим местам. Под городьбой смотри, под тыном, под плетнями. Увы, увы!..
Конюх ушел, а старик кликнул князя Ивана и велел ему прикрыть поплотнее за собой
дверь.
– Вот, сынок, видишь письмо?.. – показал он князю Ивану исписанный неведомою рукою
лист. – Стали их уже метать и по боярским дворам. Ох, ох!.. Что и будет теперь?..
Князь Иван взял из рук Андрея Ивановича лист. Письмо на нем было уверенное и
отчетливое, только чернила чуть поржавели от солнца либо сырости. А на гладкой го-
лубоватой бумаге просвечивало водяное клеймо: пучок цветов и словно папская корона.
– Читай, сынок, мне тихонько грамотку эту. А как прочтешь, так и забудь.
Старик наклонился к сыну, и тот стал ему шепотом вычитывать по бумаге неслыханное,
доселе небывалое, то, от чего волосы дыбом поднимались на голове.
XV. ПОДМЁТНОЕ ПИСЬМО
По бумаге этой выходило, что он и впрямь был жив, царевич Димитрий, сын Иоанна, еще
в 1591 году убитый, как утверждали – по наущению Бориса Годунова, и словно воскресший
теперь, спустя тринадцать лет.
Старый князь Андрей Иванович требовал, чтобы сын еще и еще раз читал ему из
грамоты, которая была – страшно вымолвить – от царевича и великого князя Димитрия
Ивановича всея Руси и направлена была ко всем воеводам и дьякам, и всяким служилым и
торговым людям, и ко всему черному люду.
– «Божьим произволением, чья крепкая рука защитила нас от нашего изменника Бориса
Годунова, хотящего нас злой смерти предати: бог милосердный злокозненного его помысла
не восхотел исполнит и меня, государя вашего прирожденного, невидимою рукою укрыл и