Беруны. Из Гощи гость
Шрифт:
– Чего бывает, чего бывает!.. – продолжал сокрушаться косоокий. – Батюшка твой – чего
уж об умерлом говорить! – в обиде мы на батюшку твоего. В голодные леты разгонил он нас
всех... Чего станешь делать!.. А как прошли те голодные леты, почал он нас ловить да
взыскивать с нас. Ну, да полно про то баять! Прошло уже то.
У князя Ивана заныла наконец грудь, сдавленная детиною, не выпускавшим пленника
своего из рук. Князь Иван рванулся и покатился вместе с детиною
княгининой колымаги. Тут только опомнился косой, сунул в рот два пальца и свистнул так,
что вся княгинина четверка, прянувши в сторону, едва не опрокинула возок, из которого,
словно из скворечни, выглядывала туркиня. А косой бросился к колымаге, к гробу, забежал в
дубки, разросшиеся по краям дороги, заорал во всю глотку:
– Браты, гей, браты!.. Метай обратно дуван!1 С умерлого чего возьмешь!.. Путило,
Нелюб, Субботка!.. Обратно метай!..
И он живо повытаскал клочья пакли изо рта Кузёмки и развязал ремни, которыми тот
был опутан.
Князь Иван, измятый, встрепанный, весь серый от приставшей к нему дорожной пыли,
вылез из-под колымаги и заглянул к Алене Васильевне в дверку. Бледная, перепуганная
лежала на подушках вдовая княгиня, с лицом, мокрым от испарины и слез. Увидя сына, она
стала шептать ему:
– Наши они и впрямь: кто холоп, кто кабальный работник. Беглые грамоты дадены нам
на них на всех – ловить злочинцев и на двор к нам приводить.
– Да что уж грамоты те!.. – махнул только рукой князь Иван. – Кого ловить?.. Куда
водить?..
А косой собрал тем временем вокруг себя всю свою ватагу. Он до того разбегался, что
даже сквозь портки стал прошибать у него большими проплешинами пот. Но мужик все не
унимался, свистел, кричал, уговаривал:
– Ну, чего бывает, чего бывает, други!.. Андрей-то Иванович, князь... А?.. Сколько лет
жил, да вот те и помер! А с умерлого чего возьмешь?.. Впрягай коней в дроги, кидай все
обратно, браты... Гей, браты!.. – И он принялся укрывать гроб Андрея Ивановича куньей
княжеской шубой.
Мало-помалу стали показываться из лесу провожатые, притаившиеся там за трухлыми
пеньками, за кучами всякого сору. Из оврага выполз поп с кадилом; притащились откуда-то и
нищеброды, шедшие за гробом от села к селу. Князь Иван сел на коня, потер ушибленную
руку и взялся за повод. Но к нему подбежал косой.
– Тут, князь, по Троицкой дороге, ватажек лихих теперь не счесть, – молвил он,
уставившись одним глазом в князя Ивана, а другой скосив в сторону, где перешептывались
станичники, должно быть не вполне довольные таким исходом дела. – Время ноне, –
продолжал косоокий, – сам
князь... А то... ведомо тебе... время-то ноне... А?
1 Дуван – в старину у казаков и у разбойников – добыча.
И потащились вновь погребальные дроги по дорогам и селениям со звоном
колокольным, с дымом кадильным, с пением панихидным. Ватага холщовых колпаков шла
позади обоза, предводимая косооким мужичиною с длинным ножом, вздетым на палку.
Версты за четыре до Кукуевских слобод, едва только стали выезжать из лесу дроги, косоокий
вдруг свистнул, и колпаки его бросились в лес и пропали меж деревьями все сразу, так что
князь Иван не успел и обернуться.
«В обиде мы на батюшку твоего, – вспомнил он слова косоокого, видимо атамана ватаги.
– В голодные леты разгонил он нас всех, а как прошли те голодные леты, почал он нас ловить
да взыскивать с нас».
И уже весь остальной путь до белых Сергиевых стен не переставал князь Иван думать о
холщовых колпаках, которые одними почитались просто разбойниками, а по другим толкам
были государевыми людьми где-то таившегося еще царевича, живого Димитрия, сына
Иоанна.
XIX. ЛАТИНСКИМИ БУКВАМИ, ПОЛЬСКОЮ РЕЧЬЮ
Сорок дней после смерти отца проходил князь Иван, по старому обычаю, в синей
траурной своей однорядке. Она была измарана и изодрана детиною, стянувшим князя Ивана
с коня наземь, когда холщовые колпаки напали на Троицкой дороге на обоз, сопровождавший
погребальные княжеские дроги. Но князь Иван не снимал с себя траурного платья, пока не
отведал яиц и кутьи на сороковой после смерти Андрея Ивановича день, когда, как говорили,
уже и сердце старого князя истлело в дубовом гробу, обитом внутри малиновым шелком.
Князь Иван за эти сорок дней не видал пана Феликса ни разу. Чего доброго, неуемный
шляхтич насмеялся бы и над кутьей, над нечесаными волосами князя Ивана, над дырявой его
однорядкой, назвав и это, по обыкновению своему, поповскими штуками. Но, когда миновали
поминки и сороковой после смерти Андрея Ивановича день, опять потянуло князя Ивана к
пану Феликсу Заблоцкому. «Что за притча! – раздумывал князь Иван все это время, то и дело
вспоминая о холщовых колпаках и о том, как обошлись они с ним на Троицкой дороге. – Вот
разгонили и голодные годы холопов, а теперь их ловят, беглые грамоты на них выправляют...»
И князь Иван решил непременно рассказать пану Феликсу о холщовых колпаках, государе-
вых будто работниках, засевших в лесу по дороге в Троице-Сергиев монастырь.