Бесконечное лето: Город в заливе
Шрифт:
— Итак, — громко сказал я. Болтающая ногами на торпедном аппарате Алиска даже головы не повернула, зато из рубки вынырнула Мику, а на носу мелькнули белокурые косы Слави. — Граждане пираты, наемники, тунеядцы и хулиганы совершили проступок, и были задержаны. Но в ходе предварительного следствия осознали свою вину, раскаялись в содеянном и пошли на сотрудничество с органами дознания. В силу этого, им был вынесен максимально мягкий приговор — изгнание с прогрессивного парохода «Черная лагуна» за несоответствие высоким требованиям к моральному облику экипажа. Приговор вступает в действие немедленно.
— По причине отсутствия личного транспорта, гражданам Хойту Бэ и Вольфу Рэ — китайцам, судя по именам — будет оказана единовременная помощь в виде телепортации, а также бесплатного дельного совета.
Я встал между ними, приобнял за плечи и шепнул Биллу Хойту на ухо то, что планировал. После чего исчез вместе с ними.
— Что ты им сказал? — поинтересовалась Славя через несколько секунд, когда я уже снова стоял на палубе, один-одинешенек.
— Так, выдал полезную рекомендацию насчет смены поля деятельности, — образно ответил я, неопределенно помахав в воздухе ладошками. — Сдается мне, они прислушаются.
***
— Женщина, связанная с ЦРУ и Церковью Насилия? — без особого удивления переспросил Датч. — Это Эда, ее все знают, обаятельная такая девушка. Реви с ней частенько общалась в прошлом, да и на катере они, кажется, тоже вместе бывали — тогда, видимо, мы жучка и подхватили, Бенни его как раз нашел и уничтожил. Эда, значит… Бодро она нас обставила, выходит — я как-то не рассматривал ее как угрозу, и получается, зря. Ладно, с этим мы разберемся. Спасибо за информацию, кстати.
— А что, мы теперь из-за погоды до Роанапура когда доплывем? — поинтересовался я. — То есть, я хотел сказать «дойдем», конечно.
— Чуть припозднимся — отмахнулся Датч. — Будем там не в семь, а в восемь часов вечера, скажем. А насчет «дойдем» и «доплывем» — не заморачивайся. Ничто так не выдает сухопутную крысу или салагу, как стремление к дешевым «военно-морским» понтам. Если слышишь где-нибудь, что «говно плавает, а корабли — ходят», сразу шли его в мрачные темные глубины, нормальный человек на такое никогда не обращает внимания.
— Понял, дорогой товарищ, сэр капитан Датч, — отрапортовал я, потому что и вправду понял. — Разрешите идти?
— Иди… «товарищ» матрос.
Несмотря на ветер и шустрые облака в небе, солнце, уже немного свернувшее к горизонту, по-прежнему палило. Жаркий день был все-таки, жаркий. Если бы не прохлада от буянящего по соседству моря, могли бы по-настоящему сильно запариться.
Алиска все еще сидела на стальном торпедном бидоне и задумчиво смотрела вдаль, а вокруг не было никого. Я подошел, немного подумал, и без затей устроился рядом. Аппарат протестующе
А вам приходилось когда-нибудь начинать сложный разговор о случае, в котором вы были стопроцентно неправы? Довольно гадостное ощущение, скажу я вам. С другой стороны, как говорят рассудительные американцы, «начинай говорить, ситуация сама себя не разрешит», а каждая секунда молчания только поможет выстроить стену отчуждения. Поэтому я выдохнул — да и бросился на эту стену.
— Аля, я хотел тебе…
— Славя мне все рассказала, — уронила Алиса спокойно. Слова заготовленной неловкой речи застряли в горле.
— А? — умно среагировал я.
— Она. Рассказала. Мне. Про. Вас. — пояснила Алиса сквозь сжатые зубы, и я сообразил, что ее наносное спокойствие — это маска, а внутри, как внутри вулкана, зреет сносящий все на своем пути взрыв. И остановить или предотвратить его у меня нет никакой возможности.
— Послушай, это все равно ничего…
— Ничего? — она повернула ко мне лицо, в котором было солнце и лед, и черные грозовые тучи, все одновременно. — Ничего?! Ты — ты сделал это! Ты все-таки сделал это! Ты обещал! Ты обещал мне!
Слова хлынули из нее, перехлестывая через край, как перехлестывает вода в половодье через край плотины, и лавиной понеслись на меня.
— Как ты…? Как ты мог! Ты… с ней — почему? Ведь все было хорошо, все же было замечательно… и как — и почему?! Ведь ты — ты же обещал! Обещал, что все будет хорошо, всегда! Ты обещал, что вокруг будет бесконечное лето, и счастье, и прекрасные цветы, таких цветов и оттенков, которых я никогда не видела! Ты… ты врал мне!
Я молчал. Нужно было, конечно, что-то сказать, хотя бы попытаться объясниться. Но говорить не хотелось.
Погода испортилась окончательно — налетал ветер, он ерошил алискины волосы, бросал их из стороны в сторону, и казалось, что вокруг ее головы мечется разъяренное рыжее облачко.
— Тебе что, нечего сказать?! Я же тебе верила! Впервые после того, как тогда, в лагере… Сто раз зарекалась — никому, никогда! А тебе поверила… Зря? Получается — зря! Ты… ты сделал мне больнее, чем все они! Чем все, вместе взятые — ты один!
Последние слова она кричала уже мне в лицо — зло и отчаянно.
А Славя-то, видимо, поменяла свое решение насчет «повторить приятный опыт в кармане реальности, о котором никто не узнает». Это после моей авантюры с таблетками, так думаю.
Девушка замерла. Ветер шипел вокруг нее мелкими колючими брызгами, свиваясь в прозрачные хлысты вихрей. Щеки у меня были мокрыми, но то была, скорее всего, просто водяная пыль. Алиса неверящим, раскаленным взглядом уставилась мне в глаза.