Бесовский Вестник
Шрифт:
– Да клетка немудреная, – отозвался служащий острога, – походная, обыкновенная для любой кикиморы. Пруты из веток можжевельника – кикимора, как известно, не может прикоснуться к можжевельнику. Нижняя часть клетки из рябиновых досок. Получается так, что вода заливается в рябиновый круг, а уж это крепкая преграда почти для всякого беса. Дно тоже уложено ветками можжевельника. Ежели кто думал, что кикимора лежит на дне – не тут-то было! В воде висит. Или плавает, тут уж вам виднее.
– Подразумевая невозможность для объекта выбраться, на ум приходит прямая аналогия со зверем
– Я к мифологии имею отношение самое поверхностное, – признался профессор Орлик, – но я слышал, большинство представителей нечистой силы наделены способностью к оборотничеству. Когда человеком, когда животным, а когда и неодушевленным предметом. Вы и это можете нам продемонстрировать? И как такая способность вяжется с вашей теорией о телесном происхождении? Разве в мире физических вещей есть примеры подобных явлений? Разве лягушка может обернуться камнем?
Его громкий сухой голос подействовал на многих отрезвляюще. Профессора словно освободились от морока, зашевелились. Если кто-то и поддался было соблазну поверить глазам, теперь вновь посматривал на клетку критически.
Господин Свиридов кивнул понимающе:
– К сожалению, касательно конкретно болотной кикиморы, у нас нет данных о ее умении перевоплощаться. Вся практика работы острогов также не зафиксировала ни одного случая. Что же до перевоплощений в общем, то, опять же, нам просто неизвестна природа этих явлений. Пусть мы не привыкли видеть, как лягушка оборачивается камнем, но разве камень, как результат перевоплощения, перестает быть физическим предметом? Уверяю вас, если уронить такой камень на чью-то голову, происшествие не останется незамеченным!
Я больше скажу, основную часть времени нечисть вообще остается незримой для человеческого глаза. Но каждый наш гимназист знает, что любого представителя нечистой силы можно разглядеть при свете от липового факела. Что также является примером физического взаимодействия.
Такие навыки как оборотничество, исчезновение и прочие им подобные я бы условно назвал магией нечистой силы. Но лишь условно. Нужно понимать, что это не магия, какой мы привыкли ее представлять, это лишь природные механизмы, о которых мы пока не знаем ничего.
Вот эти-то вопросы, как и тысячи других, мы и планируем изучать, предлагая добавить к науке естествознание новый раздел. И надеемся в будущем на вашу помощь и помощь ученых по всей стране.
А сейчас я бы хотел продемонстрировать, наверное, самый наглядный пример взаимодействия. После него, я думаю, даже самые скептически настроенные из вас будут вынуждены поверить в происходящее. Более того, любой желающий получит возможность сам испробовать силу и реалистичность данного взаимодействия.
Как я писал в диссертации, существуют некоторые природные материалы, от соприкосновения с которыми нечисть испытывает невыносимую боль. Такую боль, какую человек не может вообразить. Я имею в виду вообразить не уровень боли по какой-нибудь условной вертикальной шкале, а ее природу. Мы вновь сталкиваемся с недостатком сведений. Это другая боль, нежели привык ощущать человек, вот все, что я могу утверждать.
– Имеем, – кивнул старик. Он сунул руку под тугой ворот, принялся там шарить, задрав подбородок к потолку и тщательно пожевывая верхнюю губу. На свет показался свернутый клочок бумаги, весь в мокрых от пота пятнах. Старик торжественно продемонстрировал клочок членам совета, те даже не взглянули.
Старательно упрятав разрешение за пазуху, старик протянул магистранту дубинку ремешком вперед. Едва та приблизилась к прутьям клетки, произошло такое, отчего кровь в жилах профессоров похолодела. Кикимора будто почуяла исходящую от орудия угрозу: вода в клетке забурлила, крупные пузыри начали лопаться с таким зловонием, что даже многое повидавший служащий острога зарылся носом в сгиб локтя. Под сводами зала раздалось отчетливое, почти змеиное шипение.
Профессора в страхе заозирались. Звук исходил не от клетки, его издавали каменные стены, создавалось ощущение, что в темных нишах прячутся полчища змей. Шипение заполнило зал, как газ заполняет воздушный шар, выдавливалось в коридор и возвращалось отголосками эха.
Из-за дверей выглянули два встревоженных молодых лица. Профессорам они показались не старше их студентов. Видно, что совсем недавно окончили острожный университет. Форма на служащих отличалась от формы старика только цветом погон, патрульной роте полагалось носить ярко-красные, заметные в лесу. На головах красовались зеленые фуражки с металлическими кокардами, подбородки выбриты, как и у сторожа, – одно из обязательных требований к внешнему виду служащего острога, объяснить которое никто из профессоров был не в состоянии.
Молодые люди быстро оглядели зал и, успокоенные, вновь скрылись за дверями. Шипение оборвалось столь внезапно, что от рухнувшей тишины зазвенело в ушах. Не иначе тварь поперхнулась водой! Поверхность болота в резервуаре перестала бурлить, разгладилась. Но самые остроглазые заметили, как по разглаженной поверхности зазмеилась тина, начала стягиваться к одной точке. Туда, где из воды медленно всплывал холм размером с детскую голову. Еще прежде, чем холм поднялся на высоту ладони, каждому стало ясно: то, что принимали за тину, на деле оказалось волосами, прилипающими сейчас к всплывающей голове. Сквозь бреши в слипшихся космах удалось разглядеть зеленую кожу лба и глубокие морщины. Неподвижные, словно высеченные в камне. Вслед за лбом из воды поднялись две зеленые точки не больше медных монеток, горящие, как глаза кошки в темноте.
Ученые охнули. «Матерь Божья», – прошелестел шепот. Вряд ли кому из них в жизни доводилось сталкиваться со взглядом, полным такой свирепой ярости. Каждый, на кого переползали два зеленых угля, ощущал, что его, лично его ненавидят лютой ненавистью. За факт существования, за то, что живой. Каждый пугающе ясно осознал, встреча с таким взглядом в лесу станет последней встречей в жизни.
Профессор Воронцов ринулся поспешно креститься, и тут же был наказан, зеленые глаза задержались на нем дольше, чем на любом из профессоров. Посидев неподвижно под пристальным взором, он вдруг принялся растерянно озираться, обернулся к декану: