Бесовский Вестник
Шрифт:
Боюсь, в мире всего несколько человек понимают, насколько важны мои исследования. Еще важнее сейчас время. У нас его нет. Каждый потраченный впустую год в нынешних условиях становится преступлением перед человечеством. Только этим объясняется излишняя эмоциональность моего прошлогоднего выступления. За что еще раз прошу прощения у совета.
Нам необходимо признание науки. Нам необходимы ваши умы. Остроги только-только начали распространяться по стране, и то лишь вблизи самых крупных городов. И уже остро встал вопрос нехватки преподавателей. Не только в острожных гимназиях, гораздо важнее, что и в университетах не хватает профессоров. И ситуацию практически невозможно исправить
В свете вышесказанного, мною было принято решение выйти за рамки обычной процедуры диспута. Я посоветовался с научным руководителем, Иваном Силантьевичем, и он любезно согласился предоставить на время защиты исследуемый образец…
Зал погрузился в гробовую тишину. Члены совета растерянно переглядывались, словно взглядом спрашивали друг у друга, все ли услышали одно и то же. Крошечная фигура профессора Воронцова приподнялась со стула, отчего плешивая макушка всего на два пальца возвысилась над макушками коллег. Он суетливым движением поправил пенсне.
– Простите, мы не поняли, в каком смысле «предоставить исследуемый образец»?
Вместо ответа господин Свиридов спустился с кафедры, прошагал мимо шеренги столов. Двери актового зала бесшумно раскрылись в коридор. Соискатель выглянул за порог, по пустым коридорам гулким эхом разнесся его голос:
– Егор Макарыч, будьте любезны.
Он посторонился, придерживая рукой одну дверцу. Члены совета услышали негромкий гул, похожий на тот, с каким деревянные колеса катятся по камню. Внутрь вплыла сперва седая, коротко стриженая голова, затем показалось сгорбленное годами тело. Руки старика сжимали за спиной конец веревки. Даже те, кто вживую никогда не видел служителей острога, сразу узнали форму: вся в цвет травы, на рубахе отсутствовал стоячий воротник, верхняя пуговица туго стягивала ворот на шее, запястья плотно поджимались манжетами. По всей длине рукава, от погона до манжета, тянулась желтая тесьма, которая перетекала на зеленые шаровары и терялась в высоких, по колено, сапогах. На поясе у старика болталась изящная тонкая дубинка с кожаным ремешком под запястье. По серому цвету погон посвященные могли определить принадлежность служащего к внутренней крепостной роте. Вышитые на погоне золотом буквы «ВС» говорили о службе в Верхнесеверском остроге.
Руки старика, сжимавшие веревку, неожиданно дернулись назад. Что-то на другом конце ударилось о порог. Старик развернулся, потянул сильней. В зал вкатилась квадратная будка на деревянных колесах. Под высокими сводами волной пронесся возбужденный шепот и сразу затих. Содержимое будки скрывало от глаз плотное суконное покрывало, того же цвета, что и рубаха старика. Всем стало неуютно от одного изображения на покрывале: золотыми нитками там был вышит надломленный надвое могильный крест в рост старика, на обломок, торчащий из земли, был нанизан золотой череп.
В лесу часто можно встретить перегороженную дорогу с такой эмблемой. Предупреждение об опасности, сигнал местным, что рядом бесчинствует нечисть, возможно, есть загубленные жизни. Надо признать, сигнал действенный. Скептик ты, не скептик, встретишь в лесу такой знак – рука сама тянется перекреститься, а ноги несут в обратную сторону.
Верхушка будки проплыла на уровне шеи господина Свиридова. Старик тащил загадочную ношу с невозмутимостью локомотива. По сторонам он не глазел, рассеянное выражение лица наводило на мысль, будто он не подозревал, что в зале есть кто-то еще, будто витал мыслями где-то в потусторонних мирах. Больше всего во внешности старика поражал гладко выбритый подбородок: он выпячивал его вперед и методично двигал челюстью вверх-вниз, тщательно пережевывая верхнюю губу беззубым
Какое-то время тишину нарушал только стук колес в щелях между плит. Будка остановилась перед столом, за которым восседал декан факультета, профессор Бережницкий. Все, кто сидели с ним рядом, невольно подались назад, скрежетнув ножками стульев. Остался на месте лишь сам декан. Мужчина дородный настолько, что подбородок казался посаженным в чашу с дрожжевым тестом, он не рискнул проверять стул на прочность. Декан откашлялся, словно хотел удостовериться, не подводит ли голос, произнес требовательно:
– Господин Свиридов, совет ждет объяснений!
Соискатель оставил двери открытыми, не спеша приблизился к клетке, заверив на ходу:
– И совет получит их в самое ближайшее время. Сперва позвольте вам представить своего помощника: Егор Макарыч, служащий Верхнесеверского острога, сторож камеры временного хранения тел людей, покончивших жизнь самоубийством.
Только теперь, казалось, старик заметил дюжину ученых за столами. Челюсть его по инерции сделала еще несколько движений и остановилась. Рука потянулась к голове, понял, что оставил фуражку в коридоре, сконфуженно поклонился. За ближайшим столом услышали не то хриплый старческий выдох, не то скомканное «вашискородья».
В ответ никто не шелохнулся. Лишь маленький профессор Воронцов в силу воспитания нервно кивнул.
– Кто же в его отсутствие остался сторожить тела? – неловко попытался усмехнуться кто-то из профессоров. Шутка вызвала пару кривых улыбок, и те сползли сами собой. Господин Свиридов открыл было рот, но старик решил, что вопрос адресован ему, причмокнул губами, ответил с легким поклоном:
– Ишо молодого мне отрядили. Мое место займет. Сам-то я уж не молод.
Снова повисла тишина, на сей раз неловкая. Господин Свиридов кашлянул в кулак:
– Я бы хотел принять одну меру предосторожности, прежде чем мы начнем. С разрешения уважаемого совета мы воспользуемся услугами университетской уборщицы, чтобы немного приглушить свет. – Он полуобернулся к открытым дверям, позвал громко: – Марья Захаровна, вы нам не поможете?
Поначалу ответом служила тишина. Он решил было, что пожилая уборщица не расслышала, но тут из коридора донесся непрерывный царапающий звук. Сперва едва слышный, он постепенно приближался. В зал мелкими шажочками приковыляла старушка. Она выглядела настолько древней, что впору возмутиться, как кому-то хватает совести заставлять ее шаркать беспомощными ногами по коридорам университета. Быстро обнаружился источник звука: Марья Захаровна сжимала в руке конец деревянной трубки, полой внутри, другой ее конец волочился по полу.
Слезящимися глазами глядя под ноги, старушка прошла мимо стульев с профессорами к центру зала, остановилась под люстрой с десятками свечей. Трясущимися руками она поднесла один конец трубки к губам, другой направила на огонек выбранной свечи. Дунула – и зашлась по-птичьи невесомым кашлем. Но цель была достигнута, язычок огня дернулся, и к потолку потянулся белый дымок.
Профессора недоуменно переглянулись, ситуация начинала напоминать откровенный фарс. Марья Захаровна мелкими шажками, бочком перемещалась вокруг люстры, дрожащими руками мучительно долго выцеливала понравившийся огонек. Каждый выдох в трубку неизменно приводил к почти беззвучному, свистящему кашлю.