Бесовский Вестник
Шрифт:
– Последний день по белу свету хожу, Нилыч, – всхлипнул он. – На дворе ночь уже, возвращаюсь я до дому. Вижу, в темноте кто-то заворачивает к калитке Прокофьи. А она баба одинокая, ты же знаешь, кто это, думаю, к ней среди ночи вознамерился. Подхожу сзади: «Ноченька-то темная сегодня», – говорю. В ответ тишина. Ну, думаю, не расслышал. Повторяю громче: «Ноченька, говорю, сегодня хоть глаз выколи! Скорей бы до дому добраться!..» Тут он поворачивается – и я аж обмер, веришь ли, Нилыч, десять годков с меня за одно мгновенье сошло! Стоит передо мной самый настоящий мертвяк!..
– Ну?
– Вот те крест! Весь синющий, глаза в темноте
– С голодухи, – предположил я. – То его и потянуло на белый свет.
– Он ко мне наклонился, а у меня волосы на затылке дыбом встали, с места стронуться не могу! Он и хвать меня ручищей-то своей обгрызенной за воротник! Насилу я вырвался – и бегом по улице. Вот и конец истории. И мне тоже конец… – Он шмыгнул носом, обреченно помотал головой из стороны в сторону. – Я ж и не знал даже, куда бегу, ноги сами к тебе принесли. Видно, старая привычка, все помнят, как дед твой любого черта гонял, будто пса шелудивого.
– Ну, что было то было, – не стал спорить я, – при нем кромешники как шелковые ходили!
Парфен вздохнул.
– Царство ему небесное, святой был человек. Вот кого сейчас не хватает. Уходить тебе надо, Нилыч, – посоветовал он, – незачем нам обоим пропадать. Я уж тут как-нибудь сам…
– Своих не бросаем! – отрезал я. – Ежели сунется – будем держать оборону. С восходом мертвяк сам в свою могилу вернется, это уж ты мне поверь!
В глазах у растроганного Парфена заблестели слезы. Меня и самого, признаться, немного проняло. В такие моменты обычно тянет перевести разговор на какие-нибудь несущественные мелочи, но не случилось. Было затихшая агафоновская собака разразилась с новой силой. Парфен не придал значения, а я стал прислушиваться. И точно, сквозь лай отчетливо раздался скрип калитки.
– Парфен, – заговорил я тихо, – а ты дверь на засов запирал?
Бледность моментально залила лицо гостя. Ответа уже не требовалось, за окном, тихо покачиваясь, проплыла тень. Как совсем недавно за Парфеном, снаружи хлопнула дверь. Спустя миг за стеной послышалось назойливое шебуршание, будто в сени пустили собаку. Началась какая-то возня по доскам кухонной двери. «Я так ручку в темноте ищу», – пронеслось у меня в голове.
Только подумал – кухонная дверь провалилась в черноту сеней, ну точь-в-точь крышка гроба распахнулась! Парфен зажал рот рукой, мне показалось, с его стороны прозвучал еле уловимый, тоньше мышиного писк.
Ночной посетитель перешагнул порог.
Все как и говорил Парфен: глаза как угли, такими хоть дрова в печи поджигай, синющий, будто зиму пролежал в ледяной воде, руки изглоданы. Больших трудов стоило оторвать глаза от белых трубок костей, видневшихся в самых изъеденных местах. Одежда на нем почти вся истлела, небольшие лоскуты ткани едва прикрывали срам. Вместе с ним в дом хлынул запах сырой земли.
Пришелец постоял на пороге, давая получше себя разглядеть. На двух людей, окаменевших за столом, даже не взглянул. Не поворачивая головы, он поплелся мимо кухни в горницу. Если бы Парфен вытянул в его сторону ногу, мог бы коснуться наполовину голого бедра. Походка у нашего гостя была такой, будто у него вместо ног негнущиеся жерди. Видно, не расходился еще после долгого лежания.
Мы с Парфеном переглянулись и стали прислушиваться, боясь шелохнуться. Минуты тянулись медленно и туго, как резина, из горницы доносилось вполне обыденное
Мы с Парфеном вновь взглянули друг на друга. Одними глазами я указал на кухонную дверь. Если бежать, то лучшего времени не найти. Ночь пересидим у Парфена, а наутро поглядим, что осталось от моей хаты. Но тот испуганно замотал головой, да я уж и сам отбросил эту мысль – сиплое дыхание погромщика начало приближаться. Опять в ноздри ударил запах подземной сырости.
Погромщик и на сей раз не повернул в нашу сторону головы, поковылял прямиком к выходу. За ним, цепляясь за костлявые пальцы стопы, по полу волочилась добрая треть моего пледа. На пороге плед зацепился за гвоздь, соскользнул с синей стопы, и так и остался лежать, часть в кухне, часть в сенях.
Как за любым уходящим от меня гостем, за покойником сперва хлопнула уличная дверь, потом, через какое-то время, проскрипела калитка. После калитки его сопроводил лай соседской собаки.
Мы молча смотрели туда, где скрылась почти голая спина мертвеца. Парфен первым нарушил молчание:
– Что это было, Нилыч?
– Не иначе сивушный дух ему нюх перебил, – предположил я.
Парфен обрадовался простому объяснению. Как не радоваться, дедовская мудрость гласит: «Любая нежить вполовину не так страшна, ежели понимать ее поступки»! В честь освобождения от смерти в муках мы опорожнили еще по кружке. Я вытер губы рукавом, отставил кружку и долгим внимательным взглядом посмотрел на друга. Тот вдруг заерзал, заподозрив неладное, стал коситься на меня с тревогой. В такие минуты глаза мои не могли оторваться от его тонкой губы, по которой ус трепетной волной перебегал из одного уголка рта в другой.
– Не посрамим деда, Парфен? – наконец изрек я.
Тонкий ус дрогнул и остановился.
– Что ты имеешь в виду, Нилыч?
Я помолчал в задумчивости, потом хлопнул ладонью по столу.
– Вот что, – решил я, – там за печкой осиновое полено, тащи его сюда! А я в сени за топором.
– Зачем это, Нилыч?
– Будем осиновый кол делать!
– Осиновый? – переспросил он, поерзав на скамье.
– Только осиновый и подойдет. Кто кроме нас, Парфен?
Парфен нервно двинул плечами, оправляя блузу, глаза мышкой метнулись через плечо на дверь, затем вернулись на меня. Он посидел, заламывая руки, лицо забегало особенно шустро, выдавая крайнюю степень борьбы. Наконец он вздохнул покорно, натянул картуз на плешивую макушку:
– Ну, ежели некому…
Если у меня и были какие сомнения относительно задуманного, тут они рассеялись окончательно. Один я бы вряд ли справился, но теперь убедился наверняка, Петра Ильича Парфена соплей не перешибешь!..
Кол вышел знатный, длиной от плеча до запястья, толщиной с упитанную икру. Парфен с сожалением проводил взглядом скрывшуюся под столом бутыль. Я отряхнул с колен стружки, сунул кол под мышку.
– Возьмем у Агафона кувалду, – напутствовал я.
С огрызком пледа на пороге можно было не церемониться, я прошагал по нему в сапогах, все одно на выброс. Парфен обошел его бочком и пробкой выскочил в дверной проем, как будто плед пытался схватить его за пятку.