Беспокойные боги

Руоккио Кристофер

Лучше ему оставаться директором раскопок, и только.

Лучше бы ему оставаться в темноте.

Свет, как мне уже не раз доводилось убеждаться, всегда ослепляет.

ГЛАВА 13

О ШУМЕ И СИГНАЛЕ

Если Оберлин надеялся, что Наблюдатель почувствует мое присутствие и быстро появится, то его ждало разочарование. Один из них определенно был в Фанамхаре. Чем еще можно объяснить состояние преломленного трупа доктора Манна? Файлы, которые дал мне Оберлин, с подробным описанием судеб экипажа "Атропоса" и участников

операции "Гномон", которые после них приступили к работе на Наири, содержали изображения нескольких таких преломленных трупов, некоторых маленьких, как куклы, других больших, как гиганты.

Появление дифференциального объема не является свойством материала, писал один "Гномона". Скорее, это следствие отношений между материальным объектом и нашей трехмерной плоскостью. Таким образом, когда объект удаляется от нашей плоскости, он становится либо очевидно больше, либо меньше. Хирата предполагает, что видимость роста или уменьшения зависит от направления движения относительно того, что мы должны называть нормальным пространством, где уменьшенные объекты в некотором смысле находятся под нами, но пересекают нашу реальность, а увеличенные - над нами. Каковы могут быть границы такого уменьшения или увеличения, трудно предположить. Объекты, увеличенные сущностью, кажутся рассеянными, полупрозрачными. Есть предположение, что объект может полностью исчезнуть, если его удалить из обычного пространства настолько, что он больше не будет с ним пересекаться.

Требуется больше тестов и испытуемых.

Один из дьяволов был среди нас. Но он никак себя не проявлял. Возможно, он не знал о нашем присутствии, был удален от нашей реальности, дулся в каком-то уголке невидимого пространства. На Эуэ то, что осталось от Миуданара, сразу заметило меня. Но знало ли оно о моем приходе? Не было ли возможным, что какая-то жемчужина осознания в том, чем быстро становился Дораяика, заговорила с большей частью Наблюдателей, которые дремали в этом нечестивом городе? Мог ли Дораяика предупредить своего бога о моем приходе?

Или Наблюдатель на Сабрате наблюдал уже тогда?

Из тех, кто нашел тело доктора Манна, ни один не видел его смерти. Я поговорил с каждым из них, вместе и по отдельности, и ничего не узнал.

Я жалел их. Тридцать лет, которые они провели во льду, в любом случае проложили пропасть между ними и их семьями. Все они были плебеями. Их родители наверняка умерли или были древними по меркам обычных лет. Их жены были вдвое старше их и имели почтенный вид. Их дети выросли. Было бы милосердием отправить их всех за пределы планеты, в какую-нибудь далекую колонию, где они могли бы начать жизнь заново.

Но я не был уверен, что даже это будет разрешено. Они ничего не знали по существу и не представляли угрозы, но малейшее слово о том, что они видели, породило бы еще один слух в реке человеческих дел. Я сомневался, что добьюсь успеха, и с каждым последующим интервью у меня во рту становилось все кислее.

Они были мертвецами - все до единого, хотя Смерть еще не нашла их.

Снова была ночь, и мы уже несколько месяцев были в Фанамхаре. Фа На Ма Ха Ра, что, как сказали мне Картер и Рассам, на древнем языке Высокого Вайарту означало "Ближайшее место", хотя от чего оно было близко - или к чему была близка Сабрата - можно было только догадываться.

Фанамхара, город энар. Город на Море Безмолвия.

Как же здесь было тихо!

Ветер, проносившийся по лагерю, пока я шел, невидимое и в то же время ощутимое присутствие, усиливалось песком, который жалил мне лицо, - я был уверен, что часть его была планктоном сухого климата, поддерживающим атмосферу. Кроме скрипа моих ботинок и слабых звуков лагеря за спиной, казалось, не было ничего во всем мире, ничего, кроме плато Mensa, которое возвышалось плоской, но массивной короной в этом море сплава белого и темного. Вдалеке я увидел многоколонный скелет левиафана, Cetoscolides sabrathis, поднимающийся из дюн за посадочным полем, безжизненный и мрачный.

В тот момент вся Сабрата казалась кладбищем, планетой мертвых.

Потревоженный моим появлением, туземный татакс - шестилапое существо, похожее на бронированного барсука, - поспешил пересечь тропинку под светом одного фонаря. Это был один из самых крупных представителей местной фауны, еще сохранившихся на Сабрате, - верховный хищник этого не совсем мертвого мира. По словам Гастона, им приглянулся лагерь, и они постоянно зарывались в землю под домиками, где было теплее всего, днем спали, а ночью собирали объедки и пустынных мышей и насекомых, которых мы привезли на Сабрату.

Там была жизнь. Одинокая и отчаявшаяся, но все равно жизнь.

" ...трудно выполнять какую-либо работу, когда человек босса дышит нам в затылок". Я остановился, удивленный близостью голоса. Оглянувшись, я заметил фигуры трех мужчин, сгрудившихся вокруг печки на крыльце ближайшего ко мне домика на южной стороне главной дороги.

"Разве это не правда", - воскликнул другой мужчина и сделал паузу, чтобы перевести дух. "Как его, блядь, зовут?"

"Присси", - ответил первый. "Присси Ласкарис. Мальчик-летучая мышь старого сэра Фридриха".

"Присциан", - поправил третий.

"У меня мурашки по коже", - продолжил второй. "Как патриций мог оказаться с таким лицом, спрашиваю я вас? Выглядит так, будто он мертв уже три дня. Можно подумать, у него не было лучшего костореза".

"Он ведь не чертов палатин, не так ли?" - сказал третий. "Хотя и настоящий придурок".

"Придурок Ласкарис", - сказал, кажется, второй мужчина и рассмеялся над своим дешевым юмором. Только тогда я понял, что мужчины наверняка выпили.

Человек сэра Фридриха всю неделю крутился в лагере, держась рядом с командиром Веди и осматривая различные десантные корабли, доставившие наших людей с "Троглиты". Рутинная работа, хотя он уговорил нескольких землекопов Валерьева провести для него более подробную экскурсию по руинам. Ласкарис был сотрудником АПСИДЫ и поэтому разделял энтузиазм АПСИДЫ в отношении ксенобитов. Вместе с Тором Рассамом он провел много времени в гипостиле, изучая надписи.

Сам Оберлин оставался на борту "Троглиты", связанный отчасти медицинской необходимостью, а отчасти собственной трусостью. Я думаю, что этому человеку, должно быть, потребовалась вся сила духа, чтобы написать ту записку, которую он оставил мне после того, как Гереон задал мне вопросы. Мысль о том, чтобы разбить лагерь в пустыне, пока Наблюдатель бродит на свободе, была совершенно невыносима для него.

Я шагнул вперед и, направляясь прямо к посадочной площадке и "Аскалону" за главным лагерем, помахал людям на крыльце. "Доброй ночи вам, сирры!" Я сделал вид, что только что увидел их.