«Без меня баталии не давать»
Шрифт:
— Давайте-ка, братцы, порадуем бомбардира, — говорил Алексашка волонтёрам, и все понимали, что это значило. Надо как можно больше сделать до возвращения Петра, чтоб, воротившись, он мог воскликнуть:
— Ого, славно работнули, друга.
Для Меншикова это было лучшей наградой — порадовать «мин херца».
К вечеру все уматывались так, что, поужинав в харчевне, едва добравшись до квартиры — домика канатного мастера, — валились и засыпали почти мгновенно.
А Пётр, как правило, в это время садился разбирать почту, приходившую
И когда в последний день августа на верфи появился Витзен и сообщил Петру, что назавтра они отправляются в Утрехт на встречу с королём, он не проявил особой радости, хотя ещё в Москве мечтал увидеться с Вильгельмом Оранским.
Ведь именно его победе над французским флотом в 1692 году Пётр салютовал из пушек на Переяславском озере, где строил тогда свой первый флот.
— Ну что ж, с королём так с королём, — сказал Пётр, всаживая топор в бревно.
— Чем-то недоволен, Пётр Алексеевич?
— Закладка затягивается, — вздохнул Пётр. — Вот уж две недели потеряли.
— Ничего себе «потеряли», — сказал подошедший Поль, — наворочали столько, что другим в месяц не управиться.
— Значит, неплохо трудятся наши гости? — спросил Витзен.
— Куда уж лучше.
— А когда действительно заложите корабль?
— Я думаю, через неделю. И если так же будут трудиться, я не удивлюсь, если в декабре спустят на воду готовое судно.
— Там поглядим, — сказал Пётр с оттенком упрямого несогласия.
Однако когда на следующий день Пётр и бургомистр ехали на свидание с королём, он был оживлён и всю дорогу выпытывал у Витзена, как осуществляется управление таким большим городом, как Амстердам. Бургомистр, насколько мог, удовлетворял это любопытство.
Перед выездом Пётр побрился, скинул рабочую одежду, пропахшую потом и смолой, надел новый камзол, купленный ему накануне Лефортом, белые чулки и новые блестящие туфли с серебряными пряжками.
— Мин херц, ты — картинка, — молвил удовлетворённо Меншиков, осматривая Петра в этом наряде.
— Ты лучше проследи, чтобы лапы зарубали с припуском небольшим, чтобы при стыковке не хлюпали, а входили плотно.
— Не беспокойся, мин херц, сделаем впритирку.
— Если припуск будет большой, расколете лапу.
— Да ладно, бомбардир, а то я не знаю. Далась тебе та лапа. Лепш о короле думай.
И хотя Пётр просил, чтобы встреча с королём была неофициальной, частной, всё равно камергер и церемониймейстер Вильгельма настояли на соблюдении некоего придворного этикета и протокола: «Вы должны дойти до середины залы и там встретиться с его величеством, поклониться учтиво, и если он подаст вам руку...»
Все эти наставления Пётр тут же отмёл, едва увидел короля, вступившего в залу с другой стороны. Пётр, зашагав широченными шагами, промчался через всю залу, мигом преодолев
— О-о, ваше величество, как я рад! — искренне воскликнул Пётр, обнимая Вильгельма.
Ошарашенный такой бесцеремонностью, но не теряя самообладания, король молвил негромко, увы, тоже нарушив этикет:
— Я тоже, мой друг.
Церемониймейстер едва не упал в обморок. Однако король, сбитый с толку этим русским верзилой, и дальше продолжал не по-королевски. Взяв Петра под руку, повернул назад, шепнув:
— Идёмте ко мне, мой друг.
И они ушли едва не в обнимку. В зале все остались в некоем онемении от случившегося. Только Витзен, плотно сжав губы, беззвучно смеялся, и смех его выдавал лишь трясущийся живот да лучившиеся весельем глаза.
Вильгельм, предупреждённый Витзеном о том, что царь подчёркнуто настаивал на неофициальной встрече, называл Петра просто «мой друг», и именно это обращение более всего импонировало бомбардиру.
И когда они уселись в королевском кабинете на диван, Вильгельм, как хозяин, первым спросил гостя:
— Как вы нашли Голландию, мой друг?
— О-о, ваше величество, страна ваша прекрасна! — вполне искренне воскликнул Пётр. — А флот! А море! Ведь у меня моря-то почти нет. А у вас, ваше величество, такое раздолье.
— Да, чего-чего, а воды нам хватает, — улыбнулся король. — Иной раз хотелось бы поменьше этого раздолья.
— Ну что вы, ваше величество, это счастье иметь столько моря.
— Вы так считаете, мой друг?
— Конечно, — не задумываясь сказал Пётр. — Нам за море драться приходится. С великими трудами и кровью пробились к Азовскому, теперь, пока на Чёрное море выйдем, сколь сил понадобится. Вы счастливый монарх, ваше величество. Да, да. Обладаете двумя морскими державами — Англией и Голландией.
— Мой друг, вы считаете это счастьем?
— А как же? Монарх, владеющий армией, силён, но владеющий ещё и флотом — вдвойне сильнее.
— У вас есть сын, мой друг?
— Да.
— Сколько ему?
— Уже семь лет.
— Вот вы, мой друг, действительно счастливый человек.
— Я?
— Да, вы. Вы молоды, в два раза моложе меня, и имеете наследника. А я старая бесплодная смоковница.
— Неужели у вас нет сына, ваше величество?
— Нет, мой друг, ни сына, ни дочери, — вздохнул Вильгельм. — И жены нет.
— Как? — удивился Пётр.
— Вот так, мой друг. Жена моя Анна умерла два года назад, и остался я один как перст.
— Но можно ж ещё было б.
— В вашем возрасте, мой друг, можно б было, но не в моём уже. Мне пора к встрече с Всевышним готовиться, ответ держать.
— Да, — сочувственно вздохнул Пётр и умолк.
Петру и впрямь стало жалко старика, и он не знал, как это выразить да и нужно ли выражать. Вильгельм Оранский, известный прославленный воин, ещё оскорбится этим сочувствием.