Без ума от графа
Шрифт:
— Поглядите на нее! — Маркиза вскинула руку, указывая на свою дочь. — Моя дочь обладает всем: красотой, умом, изяществом, — всем, чего так желает любая девушка. Любой мужчина почел бы за честь жениться на ней. Но Монфор почему-то выбрал вас.
Злые глаза маркизы превратились в узкие щелочки.
— Неужели вы столь наивны и поэтому полагаете, что, надев на себя костюм джентльмена, сразу перестали быть тем, кем являетесь на самом деле, — чудовищем? Моей бедной дочери следовало выйти замуж за красивого, утонченного джентльмена, с которым было
Ее голос поднялся до истеричного визга, который услышали стоявшие поблизости гости. Вначале послышался шепот, а потом злобные насмешки. Но леди Стейн было все равно, к тому же она привыкла к скандалам.
Лицо леди Стейн исказилось от злобы, ненависти и презрения.
— Боже мой, как только я представлю, что моя дочь должна лежать под вами — потным волосатым похотливым животным — и молиться про себя, чтобы вы быстрее...
Но тут Гриффин проговорил:
— Хватит. Вы уже достаточно много сказали, чтобы понять, насколько у вас грязные мысли. Можете кричать во все горло: мне все равно, что подумают гости. — Он нагнул голову и взглянул ей прямо в глаза. — А теперь слушайте внимательно. Если по вашей вине разразится скандал и повредит моей жене, я просто возьму вас за горло вот этими руками и сломаю шею. Понятно? Выбирайте.
Гриффин отодвинулся и пошел прочь. Гости невольно расступались перед ним. Гриффин шел, не слыша позади себя удивленных вскриков, не замечая недоуменных взглядов. Вдруг раздались мерные, отчетливые звуки вальса. Он ускорил шаг, чтобы их не слышать.
Он шел все быстрее и быстрее, пока не оказался далеко от бального зала, там, где не было слышно музыки.
Розамунда не сразу нашла Гриффина в их спальне. Самое неподходящее место во время бала, она меньше всего рассчитывала увидеть его здесь.
Однако Гриффин был именно здесь и, судя по беспорядку, занимался совсем неожиданным делом: собирал вещи. Дирлав ходил от раскрытых шкафов к раскрытому сундуку и укладывал рубашки, штаны, чулки, сюртуки.
Не глядя на нее и не говоря ни слова, Гриффин вышел следом за слугами, уносящими сундук.
— Гриффин? — опомнившись от изумления, окликнула его Розамунда. — Что случилось? Дурные новости из поместья?
Он повернулся к ней, лицо его было бледным, глаза блестели, и столько в них было злости, отчаяния и страданий, что Розамунда невольно вскрикнула.
— Я возвращаюсь домой, Розамунда. Я здесь не ко двору и не к месту.
— Постой, но ведь мы... — Она осеклась, пораженная столь неожиданным его решением, столь эксцентричной выходкой. — Но ведь все шло так хорошо. Ты шутил, смеялся, разговаривал с приятелями. Мисс Портер даже пыталась флиртовать с тобой.
Он упрямо покачал головой.
— Гриффин, но ведь этот бал был специально устроен для Жаклин, — напомнила Розамунда.
— Да, но ты сделала все для нее. Ты предоставила ей чудесную возможность показаться в высшем свете. Уверен, теперь ее окружат самые
«Боже, да не нужны ей никакие кавалеры», — подумала Розамунда.
Но ничего не сказала. Она также не сообщила о том, как Мэддокс ловко пригласил Жаклин на вальс, на тот самый вальс, который они с Гриффином должны были танцевать вместе.
Она мечтала о том, как они будут вместе танцевать, как она будет кружиться в его объятиях. Она даже специально выбрала вальс «Вальс ангелов». Она с наслаждением предвкушала наступление этих минут. Если даже Гриффин никогда не испытывал удовольствия от танцев, вместе с ней он должен почувствовать, как прекрасно танцевать.
Розамунда никак не думала, что ее нажим, ее подталкивания заставят его убежать с бала. Если бы она знала, никогда не стала бы приставать к нему с подобными просьбами.
А теперь он уезжает, оставляет ее. Колени у нее ослабели и едва не подкосились. Внезапно ей стало тоскливо и плохо, точно также плохо ей было, когда отец, отослав ее и брата к родственникам, разошелся с матерью.
Розамунда со слезами в голосе спросила:
— Но ведь твое решение вызвано не моей просьбой танцевать вальс?
— При чем здесь вальс? Вальс есть вальс, обычное дело, особенно для тебя, — устало проговорил Гриффин.
— Нет, этот вальс не был для меня обычным. — Голос Розамунды дрогнул. — Он был очень важен для меня. Мне хотелось кружиться в твоих объятиях, забыться в романтическом порыве. Пусть все видят, как мы любим друг друга.
— Нет, — еле слышно промолвил Гриффин, — мы не подходим друг другу. Ты хочешь, чтобы я стал другим.
Он встал, не обращая внимания на протестующий возглас Розамунды.
— Ты леди Уэструдер и принадлежишь к сливкам высшего общества. Ты бриллиант чистейшей воды. Ты порождение этого мира. Ты его ярчайшая звезда. В твою честь называются фасоны дамских шляпок, причесок, и Бог еще знает что будут называть.
— Но разве я виновата?
— Нет, тебе это дается легко, без всяких усилий. Вот ты стояла и глядела на бал. Для тебя в этом нет ничего сложного или трудного. На балу ты как рыба в воде.
Розамунда видела, как мало Гриффин разбирается в сложной механике бала, но главное она поняла. На балу он чужой, она же была здесь своей.
— Ты так считаешь? — с мягким упреком сказала Розамунда.
— Да. А разве ты сама не видишь? — Он тяжело вздохнул. — Как сейчас вижу себя, семнадцатилетнего неуклюжего увальня, на балу посреди утонченных джентльменов и изящно одетых дам, на балу, устроенном старым графом. Многие из них перешептывались, посмеивались, а некоторые даже тыкали пальцем в мою сторону, указывая на грубого и неуклюжего здоровенного парня.
Сдавленный, жалкий смех вырвался из его груди.
— Тот бал был устроен в мою честь, точно так же как этот — для Жаклин. Представь только, бал в честь общего посмешища, Гриффина Девера.