Бежала по полю девчонка
Шрифт:
«Кино приехало!» – и в селе праздник. Взрослые шли, принарядившись.
После показа кинокартины все обменивались впечатлениями, не расходились. В 1947 году вышел на экраны фильм «Подвиг разведчика» с прекрасным актёром Павлом Кадочниковым, полюбившимся зрителям всех возрастов. Мы, ребятишки, шли по улице толпой и взахлёб, перебивая друг друга, пересказывали наиболее понравившиеся эпизоды. Как правило, мы не запоминали всех имён действующих лиц или не хотели тратить время на имена – и так понятно было. В ребячьем пересказе звучало, примерно, так: «А этот наш – в каске – к-а-ак даст немцу! Он – кувыркнулся: «Гитлер капут!» И мы все весело гогочем.
И наш разведчик (Павел Кадочников) вызывал бурю восторга, когда среди
Случалось, по какой-то причине киномеханик где-то задержался, его долго не было, но зрители в клубе терпеливо ждали. Кто-нибудь с улицы забежит и крикнет: «Кина не будет!» Вздох разочарования.
Перед школой
В 1946 году, когда не доставало трёх месяцев до семи лет, я вполне могла бы идти в школу. Читала я довольно бойко, осваивала и письмо, подражая старшим братьям. К тому же в этом году отправилась учиться моя закадычная подружка Зойка Конюхова. Но именно в этом году вслед за старшими братьями Герой и Женей я заболела корью. Они переболели нормально, а у меня случилось тяжёлое осложнение на уши: гнойный отит. Сейчас это заболевание с помощью антибиотиков благополучно лечится, но тогда после войны и обычных-то лекарств не хватало – всё шло в военные госпитали. Меня лечили доморощенными средствами – компрессами, тёплыми вливаниями в уши масла. В первый, самый острый период болезни страдала я ужасно! В ушах стреляло, любое прикосновение к вискам отзывалось сильнейшей болью. Когда началось гноетечение, стало немного полегче, но болезнь перешла в хроническую форму, отчего я стала терять слух. В дальнейшем это снижение слуха мешало мне всю жизнь. Тем более мешало во время школьных занятий. Приходилось приспосабливаться к моему физическому недостатку. Сколько помню я себя в школьные и студенческие годы, я всегда сидела за первой партой или столом, но и это не всегда помогало – я не всех преподавателей слышала, и основным моим подспорьем учения были не столько слова преподавателя, сколько учебники и записи в тетрадях с доски.
Так что и в деле моего учения я с полным правом могу сказать, что всеми своими познаниями я обязана книгам. Преподаватели являлись для меня как бы лоцманами в море знаний, что также было очень важным. Без них можно было просто утонуть в этом безбрежном книжном море.
Итак, школьный год 1946–1947 был ещё без меня. А я безумно хотела ходить в школу, как моя подружка Зойка Конюхова! Я завидовала её школьной форме, особенно белому фартуку, надеваемому лишь в парадных случаях – в первый школьный день или в праздничные даты. В остальных случаях в школу ходили в обычной будничной одежде – кто в чём.
Помню один зимний день. Зойка в школе, и мне скучно до невозможности. А главное, очень хотелось посмотреть, как проходит урок. Набравшись храбрости, я оделась по-зимнему и отправилась в школу, благо идти-то было совсем недалеко; только пересечь узкий переулок.
Войдя в школьное здание, я попала в тёмные сени, через дверь классной комнаты до меня доносились неясные звуки и отдельные слова учительницы. Чуть приоткрыв дверь, я заглянула в класс. Увидела знакомые мне лица ребят, которые сидели за партами и писали. Увидела свою подружку, сидевшую за второй партой. Учительница писала мелом на доске и не видела меня. А я проскользнула в класс и, как была в валенках и в пальто, присела на корточки у входной двери, привалившись спиной к стене.
Ученики зашумели. До меня донеслись возгласы: «Люська Кузьмина пришла!» И тут учительница повернулась ко мне, но, вопреки моим страхам, не выставила меня из класса, а приветливо сказала:
– Что, Люся? Учиться пришла? Ну раздевайся, садись рядом со своей подружкой.
Я торопливо сняла пальтишко
И так досидела до конца на всех уроках. И мне очень понравилось и на переменах – такое оживление, беготня ребят, и никто из них не сказал, что я лишняя. Ведь сама учительница разрешила мне быть среди них.
После уроков, вся такая гордая, отправилась домой. Бабка с порога закричала:
– Ну, где ты шлялась? Мне надо к скотине идти, а Генку не на кого оставить!
– Я была в школе! – торжественно возвестила я.
Увы! Мама мне сказала, что эту зиму и весну я должна потерпеть, а осенью обязательно пойду в первый класс. Я была послушной девочкой, протестовать не стала. А Зойкина учительница, встретив как-то маму, сказала, что меня могли бы принять сразу во второй класс. Но зачем? Я «не проходила» такого важного предмета, как чистописание, не знала устный счёт по арифметике. Да и здоровьем, по мнению мамы, я была слаба.
Летом этого года меня свозили в Челябинск показать «ушному» доктору. У моего отца случилась командировка в Челябинск, и он решил взять в город маму и меня. Сама поездка отразилась в моей памяти такими яркими впечатлениями, что я не могу не рассказать здесь о ней.
До Чебаркуля мы долго-долго тряслись на телеге с лошадью в упряжке. Потом сели в поезд, где ехало много-много людей. Помню, как по соседству с нами сидела городская тётя с двумя чистенькими, красиво одетыми дочками. Я так упорно на них смотрела, что мама меня одёрнула: не пялься, нехорошо. А мое внимание привлёк обычный стакан в руках тёти, но стакан был в другом металлическом стакане без донышка. Я никогда ещё не видела подстаканника.
Тётя пила чай, при этом громко разговаривала с другой тётенькой и так размахивала руками, что стакан у неё выскользнул из подстаканника, упал на пол и разбился! Я бы расстроилась сильно, потому что в деревенском быту вещи ценили и берегли. Если я что-то разбивала дома или портила вещь, то мне за это не раз попадало от старших. Помню, как мама больно отхлестала меня по щекам после того, как я испачкала не просохшей чёрной краской новый трикотажный джемпер. Я играла с подружками в прятки возле школы и, прячась, залезла под одну парту среди прочих парт, оставленных на улице для просушки после окрашивания. Свежую краску я не заметила – и вот результат: испортила обновку. Но тут, в поезде, разбитый стакан никого не огорчил. Чистенькие девочки звонко хохотали, приговаривая: «Ой, мама, мама, разбила свой любимый стакан!» И опять все смеялись…
Челябинск поразил меня высокими домами. Многое я видела впервые в жизни. Вот парк, в котором растущей на земле зелёной травой были написаны год, число и месяц. Как это трава сама собой так выросла и написала год, число и месяц? Разве это не чудесное чудо! Расскажу подружкам в Карасях – не поверят!
А трамвай! Как заводной, едет по рельсам! Разве это не чудо?
Жить мы остановились где-то на окраине города у папкиных знакомых, родственников Сабуровых из Карасей. Нас не ждали, и чувствовалось, что они не очень обрадовались нашему приезду, разместили нас на ночлег в совершенно пустой комнате отдельно стоящего на отшибе домика, с постелью прямо на полу. Дескать, в комнатах у них тесно, а тут нам никто мешать не будет. Измученная дорогой, я спала как убитая, но сквозь сон чувствовала, как меня кусали какие-то насекомые. Я вертелась, как уж на сковородке, потому что всё тело моё зудело. Родители среди ночи зажгли свет, стали перетряхивать постель от множества здоровущих клопов, которые и по стенам ползли в нашу сторону! Такая беспокойная была ночь.