Безликий
Шрифт:
Марго хотела детей, а я не представляю, чтобы в моей жизни появился ребенок.
Я не хотел расставаться с ней и старался настроиться на нужный лад. Уговаривал себя, приводил кучу доводов «за», однако чувствовал, что это бесполезно. Я выслеживаю жестоких убийц, настоящих извергов, и в этом смысл моего существования. В перерывах между делами я ищу острых ощущений – гонки, азартные игры, скалолазание, сноуборд.
Я просто адреналиновый маньяк! Такому нельзя заводить ребенка. Конечно, можно сказать, что младенец для мужчины – это тот еще экстрим, но я не считаю, что в данном случае есть место шуткам.
Марго ушла. Я знал, что она расстроена не меньше, чем я. Мы уже проходили это однажды и вот – наступили на те же грабли.
Говорят, время лечит. Прошло уже четыре месяца, так что была надежда, что скоро я полностью исцелюсь.
Просто, осматривая свою временную квартирку, я подумал, что будь у меня девушка, я не смог бы остаться здесь. Она не позволила бы мне ночевать где-то без присмотра. И, наверное, мне это было бы приятно. Неудобно, но приятно.
Я вытащил вещи, разложил по полкам, причем почти все пространство в шкафу оказалось после этого свободным. Окинув комнату придирчивым взглядом, я решил, что в ней давно не убирались. Взяв стоявший возле двери веник, для начала подмел пол, потом смочил тряпку и протер мебель. Пусть я здесь ненадолго (хорошо бы!), но жить в грязи – не комильфо.
Покончив с уборкой, я достал и подключил ноутбук.
К счастью, в отделе был wi-fi, надо было только узнать у Димитрова пароль. Стационарный телефон висел на стене, рядом с ним – старый календарь за позапрошлый год с обведенными в кружок датами. Он был открыт на июне, и справа от столбиков чисел красовалась цветная фотография прибрежной полосы: песок, свинцово-серая вода и торчащие из нее каменные волнорезы, засиженные крошечными фигурками чаек.
Я открыл единственное окно, чтобы разогнать затхлый воздух, посетил туалет и принял тепловатый душ. Когда мне приходится пользоваться санузлом не дома, я всегда испытываю брезгливый дискомфорт, причем неважно, насколько хороша кафельная плитка или насколько чист фаянс. В квартирке, которую выделил мне Димитров, ремонт делали давно и не слишком старательно. Кажется, в верхнем углу ванной комнаты даже начала заводиться плесень. Она напоминала черный налет – словно кто-то взял губку, смочил тушью и слегка прошелся по плитке.
Словом, растягивать водную процедуру я не стал. Быстро ополоснувшись, вылез, стараясь не вставать босыми ногами на пол, а сразу попасть в тапочки, вытерся полотенцем и вернулся в комнату.
На крошечной кухне (скорее, это был закуток, куда втиснули стальную раковину и широкую полку, изображавшую стол) я скептически изучил маленькую электрическую плитку и чайник, пожелтевший от времени.
«Надеюсь, расследование будет очень быстрым», – снова подумал я, понимая, что надежды на это, мягко говоря, немного.
Даже если убийца предпримет следующие шаги в ближайшее время, это не поможет нам выследить его. Но это будет означать, что он, скорее всего, местный, а не заезжий, а значит, круг поиска значительно сузится. Примерно до ста тысяч человек, обитающих в Пушкине. Хотя нет, надо исключить детей и дряхлых стариков. В общем, все меньше, чем живущих во всей России.
Попытавшись воодушевить себя таким
Если я собираюсь заниматься делом всерьез, это необходимо. Поэтому через десять минут я встал и уселся за ноутбук. Работа предстояла немалая с учетом того, что Царское Село – это большой исторический памятник, напичканный памятниками поменьше. И убийца, если он местный, знает их не хуже, чем Баболовский парк. И раз он решил использовать его в качестве места преступления (пусть даже жертву он умертвил не там), стало быть, это имеет для него значение. Кроме того, не хотелось выглядеть необразованным в глазах того же Димитрова.
Словом, я засел за историю и географию Пушкина. Попутно я делал на листках формата А4, которые нашел в ящике стола, наброски карандашом. Рисовать я начал недавно, от нечего делать, но потом увлекся и даже купил книгу-самоучитель, в которой подробно объяснялось, как соблюдать композицию, перспективу, изображать человека и так далее. Сейчас я рисовал мужское лицо – как всегда, абстрактное, не имеющее прототипа.
Прерываясь несколько раз на кофе, я умудрился часа за три расширить свои познания о Царском Селе и пополнить коллекцию рисунков не только портретом неизвестного, но и парой местных пейзажей в готическом стиле, один из которых изображал развалины в Баболовском парке.
Когда я принялся за очередной набросок, намереваясь запечатлеть гранитную ванну, в дверь постучали. Это оказался Димитров.
– Пляши! – сказал он, протягивая мне листок. – Тело удалось опознать. Это Зинтаров Евгений Казимирович, сорок семь лет, холост. Работал учителем химии в одной из местных школ с музыкальным уклоном.
– По отпечаткам пальцев? – спросил я, беря листок.
– По ним. В прошлом году Зинтаров ездил в Лондон, оформлял визу. Тогда с него и сняли отпечатки.
– Отлично. А фотографию достал?
– Держи, если надо. – Димитров протянул снимок.
На нем был запечатлен мужчина плотного телосложения (что было трудно заметить, видя труп, упрятанный в пластиковый мешок), с курчавыми волосами, немного седыми, густыми бровями и маленькими, близко посаженными глазками, похожими на два буравчика. Уголки полных губ были слегка опущены, что придавало лицу капризное и недовольное выражение.
– Не слишком приятный тип, судя по фотке, – прокомментировал Димитров. – Ты, я смотрю, уже устроился. – Он заглянул в дверь.
– Заходи. – Я посторонился.
– Жить тут можно, – продолжал лейтенант, входя в комнату. – Но только если больше негде. Утешай себя мыслью, что это ненадолго.
– Очень надеюсь. – Я положил листок с данными Зинтарова и его фотографию на стол. – Как продвигается расследование?
– Не знаю, Валера, ты же нами руководишь.
– Давай без сарказма, а?
– Ладно. – Димитров усмехнулся. – В общем, пока ты ездил за вещами и потом тут копошился, я отправил нескольких оперов побродить по Баболовскому парку и поспрашивать местных бомжей, не видели ли они что-нибудь подозрительное ночью. Собственно, поэтому я и пришел.