Безликое Воинство
Шрифт:
9-я боевая вахта
1220 миль от маяка.
Я всё держал и держал его в руках, не с силах разжать пальцы — огромный, почти под потолок каюты, посох. Теперь он лежит у меня на коленях, а его ужасный набалдашник я направил в угол, подальше от койки. Мне трудно расстаться с этим посохом хотя бы на миг, для меня он — найденная наконец нить, ведущая к Виланке. Не напрасно жребий Богов определил меня в экипаж корабля, в названии которого имеется тетрада — число, помогающее мечтам воплотиться в действительность! Однако душу мою сейчас раздирают самые противоречивые чувства: я будто вижу, как открываются передо мной врата Ардуга, и я боюсь того мрака и холода, что простёрся за ними, и ничего не могу поделать со своими страхами, но в то же время там, за вратами, где-то вдалеке, светит и зовёт меня негаснущий маяк любви…
И ещё я сегодня был легко ранен, но об этом позже.
Задолго до начала этой вахты я также сидел у себя в каюте, попивая шоколад и радуясь тому, что выиграл у Ибильзы и доктора две партии подряд (а это случается со мной, откровенно признаюсь, не часто). Тогда на экране монитора вдруг появилась радарная засветка, соответствующая большому судну. «Киклоп-4» почти сразу поменял курс, направившись прямиком в её сторону. Так как вахта была не моя, а мои партнёры по игре из каюты отлучились, мне оставалось только в
До войны моря бороздили многие тысячи парусных судов. На океанских просторах дули сезонные ветра, в потоке которых осуществлялось коммерческое судоходство. Огромные катамараны и тримараны с высокими и узкими парусами-крыльями перевозили грузы из порта в порт, с континента на континент. С появлением Смутного Купола ветра поменялись и парусное мореходство пошло на убыль, а с началом активных боевых действий на море торговое мореплавание и вовсе сошло на нет. Откуда здесь мог взяться торговый корабль?.. «Киклоп» стремительно приближался к нему, было как раз время рассвета, и вскоре на мониторах появилась картинка с телеобъектива одной из наших наружных камер.
Как я потом узнал, в рубке поначалу решили, что это большой грузовой катамаран, не меньше 50 тысяч актов. У таких обычно шесть высоченных парусов-крыльев, стоящих в ряд, а у этого они, как казалось, были погнуты, поломаны, а то и вовсе снесены под корень… Но когда взошёл Гелиос и «Киклоп» приблизился к неизвестному судну примерно на расстояние одной мили, стало очевидно, что это вообще не парусник, и, тем более, не торговое судно. В итоге все опознали на мониторах сильно повреждённый подводный крейсер Альянса. То, что приняли за паруса, оказалось большими кусками обшивки, выдранными и поставленными какой-то неведомой силой почти перпендикулярно палубе. Говорят, это удивило даже наших повидавших всё на свете капитанов.
В каюту вернулся Ибильза-Хар, и мы вместе с ним разглядывали крейсер, пытаясь понять, что же с ним произошло. Это корабль старой, ещё довоенной постройки, но его боевые возможности всё ещё впечатляют. Спустили таких на воду немало, и хотя половину мы уже потопили, оставшиеся до сих пор активно используются Альянсом в крупных боевых операциях. Обнаруженный нами крейсер был не просто повреждён, я бы сказал, его жутко изувечили. По всей длине обращённого к нам борта виднелись глубокие вмятины, кое-где обшивка внешнего корпуса оказалась прорванной, и из чёрных дыр торчали элементы силового набора. От мощных бортовых батарей остались только пустые гнёзда, а из палубы вздымались вверх огромные обломки — узкие и кривые — которые вахтенные офицеры первоначально приняли за остатки парусов. В носовой части судна чернели пятна копоти — следы возгорания — и оттуда курился едва приметный дымок, который сносило ветром. Когда «Киклоп» подошёл ещё ближе, стало ясно, что крейсер имеет заметный крен на левый борт. При таких повреждениях корпуса было удивительно, что он не затонул. Судно дрейфовало, и на нём не наблюдалось никакой активности. Похоже, его уже давно атаковали и затем бросили.
Ибильза заметил, что если бы, как в былые времена, по его борту было выложено рунами название, или на мачте развивалось знамя, мы гораздо раньше поняли бы, что за судно перед нами. А я вспомнил тогда про другой подводный крейсер, я просто не мог о нём не вспомнить…
Вы наверняка видели, как дети первого возраста, проводящие весь день в игровых группах под присмотром молодых наставниц, собираются вокруг своей «второй мамы», когда та поднимает над головой палку, на конце которой закреплена та или иная игрушка. Дети из одной группы знают свою игрушку и приучены собираться вокруг неё по первому зову. Так они не теряются и так наставницам проще их собрать. Вы также проходили в школе по истории, что в старые времена войска использовали знамёна — высокие шесты с насаженным на них куском особым образом расшитой материи, которая, развиваясь на ветру, символизировала доблесть и сплочённость армейского подразделения. В войсках даже имелись специальные солдаты, единственной боевой задачей которых было нести такой шест, к примеру, а атакующем строю. Но глупо расходовать средства на бесполезные символы и, тем более, занимать боеспособных солдат бессмысленной работой, а военнослужащие подразделения не дети первого возраста, они не потеряются, коль скоро носят одинаковую форму, подчиняются своим командирам и выполняют общую задачу. А если и потеряются, шест с куском ткани никак им не поможет. Поэтому времена знамён в армии давно канули в Лету. Ещё за пару десятилетий до войны знамёна нередко помещали на мачтах боевых кораблей, а на их бронированных корпусах гордо красовались названия, выведенные огромными рунами. Но корабли легко опознаются по внешнему виду и радиометкам, так что знамёна теперь не часто встретишь даже на крупных надводных кораблях, а надписи на борту имеет лишь небольшая часть устаревших торговых судов. Тем не менее, по слухам, легендарный подводный крейсер Дважды Рождённого был, подобно старинным боевым кораблям, украшен как знаменем, так и бортовыми рунами, обозначавшими его имя: «Кето». Скорее всего, руководство штаба флота специально возродило по такому случаю почти уже забытую традицию, чтобы поддержать героический дух экипажа, шедшего на верную смерть…
Хотя мне нужно было заступать на вахту только вечером, я сразу смекнул, что для осмотра обнаруженного судна наверняка подрядят меня и мою команду. Но вместо радости и гордости, вдруг нечто неприятное ощутил в груди и в верхней части живота, вроде прилива холода и тошноты. Я посмотрел на свои руки: мои пальцы дрожали. Что ещё за странная реакция? — подумалось мне тогда. Чтобы успокоиться и укрепить свой дух, я мысленно повторял слова Учения: Храбрость и воля куют мужество. Честь и долг воспитывают справедливость. Знание и опыт рождают мудрость. Учение пророков наставляет на Путь…
Повторял я их, и когда мы высаживались на всё ещё высокий, не смотря на крен, борт огромного подводного крейсера. Мы добрались туда на надувной лодке под мотором, в то время как «Киклоп-4» держался примерно в четверти мили от нашей находки, нацелив на неё стволы автоматических пушек. Чтобы попасть на палубу крейсера, нам пришлось бросать кошки и взбираться по верёвкам с узлами, но для моей команды это не составило труда.
Едва мы взошли на борт, сразу почувствовали запах гари и разложения и увидели разбросанные по палубе тела моряков. Это были военные моряки, в такой же форме, как у экипажа «Прыжка Компры», только большинство из них оказались пожилого возраста. У некоторых из трупов не было головы! Зрелище очень неприятное, выглядело это так, как будто их головы просто оторвали: от шей в стороны торчали лохмотья
Не смотря на такие страшные увечья, мы нигде не видели следов от попадания снарядов и осколков, или даже от пуль — ни на обшивке, ни на убитых моряках, ни где-либо ещё. Вообще, признаки обстрела этого судна каким-либо известным мне видом оружия отсутствовали. На палубе валялись только стреляные гильзы — от двух разных корабельных калибров, а также немного винтовочных. Похоже, экипаж отстреливался от противника, находящегося где-то за бортом, но продолжалось это недолго. Я подошёл к одному из моряков, лежащему у палубного ограждения. Он был морщинистый и седой, его открытые глаза высохли и помутнели, высохла и вытекшая изо рта на палубу кровь. Форменная шапка съехала на бок и держалась лишь за счёт подбородного ремешка. Тело моряка было скручено так, что верхняя часть лежала лицом к небу, а колени упирались в палубу. В руке он сжимал ствол короткой винтовки, причём держал её так, будто пользовался ей не как огнестрельным оружием, а как палицей. Преодолевая ужас и отвращение, я внимательно осмотрел моряка. Каких-то серьёзных внешних повреждений я не увидел, даже морская форма на нём не порвалась! Тогда внутрь меня вновь выплеснулась порция того самого нехорошего холода, который я ощутил ещё перед этой высадкой на чужой борт. Мне вспомнились раны малаянских моряков, которые видел два дня назад, и тут я понял, что они были ранены тем же способом, каким умерщвлены и эти моряки — странным, ни на что не похожим. Нет, это не повреждения от падения или взрывной волны. Это словно кто-то невероятно огромный хватал этих людей своими пальцами и давил, скручивал, отрывал руки, ноги и головы, а затем выбрасывал оторванные головы в море или разбивал о палубу. Так проказливый младенец снимает с цветка хрупкое насекомое, чтобы разглядеть его, и из любопытства отрывает насекомому какую-нибудь часть тела, сминает крылья, давит на брюшко, и в результате крохотное создание гибнет… Я огляделся вокруг повнимательнее. Кроме трупов, засохшей крови и стреляных гильз, по палубе были разбросаны части каких-то агрегатов, форменные шапки Альянса, а также виднелись тёмные с разноцветными бликами пятна, похожие на пролитое и впитавшееся масло. Длинные куски обшивки вдоль корпуса крейсера были сорваны примерно таким образом, как снимают кожуру с клуая — будто некая сила поддела с одной стороны и начала отдирать полосу, чтобы добраться до того, что внутри, но не завершила начатое, а отодранные куски так и остались торчать над палубой. Я думал сначала, что это произошло только с фрагментами боковой лёгкой обшивки, но теперь увидел, что таким же образом были выдраны куски палубной брони — то есть обшивки прочного корпуса! Ближе к бортам рядами сиротливо торчали основания дистанционно управляемых пушечных турелей — толстенные стальные конструкции, рассчитанные на огромные нагрузки, были переломаны у основания, а проходящие внутри кабели и тросы порваны, словно нитки. Турелей когда-то стояло десятка по два с каждого борта, но теперь их осталось всего несколько: кто-то или что-то выкрутило и выломало массивные артиллерийские установки, как если бы это были выросшие на пне грибы. На расположенной ближе к корме надстройке крейсера со стороны обоих бортов виднелись гигантские вмятины — примерно такие же, каких много мы видели на самом корпусе. Эта часть корабля — надстройка с рубкой и отсек под ней — имеют повышенную прочность и усиленное бронирование (так же, как и у «Киклопов»), потому что здесь расположены мостик, главные посты, реакторы и основная часть силовой установки. Но всё это усиление было не просто продавлено, словно тонкая жестянка: обшивка не выдержала деформации и лопнула в нескольких местах, и сквозь трещины виднелись обломки шпангоутов. Если кто-то не представляет себе, насколько прочен корпус подводного крейсера, я могу напомнить, что для гарантированного разрушения термоядерная боеголовка должна сдетонировать не более чем в 100 гексаподах от него! Я вдруг живо представил, как невероятной величины рука взяла судно за надстройку, чтобы поднять, и огромные пальцы неловко продавили её основание. Но так же не могло быть! Я вновь и вновь безуспешно пытался найти хоть какие-то следы от воздействия взрывчатки, от осколков бомб или снарядов. «Это не оружие, — росла в моём сознании паническая мысль, — Это не оружие. Это нечто такое, от чего капитан «Прыжка Компры» сошёл с ума!» И я уже вообразил себе ужасное чудовище — великана, который неожиданно поднялся из морской пучины, схватил малаянский подводный крейсер и, ковыряя его корпус заскорузлыми пальцами, пытался достать оттуда обречённый экипаж. И ещё одна глупая мысль мелькнула тогда в моей голове: «За что Боги ополчились против нас?» Ардуг учит, что Боги заботятся лишь о благе и действуют силой любви, они не несут никому вреда и не позволяют себе ничего лишнего. И в том, что мы увидели, должно быть, есть какой-то их замысел… Я вспомнил это, но мне не полегчало.
Нам необходимо было до наступления ночи выяснить, что случилось с крейсером, а для этого осмотреть не только палубу, но также рубку и, по возможности, помещения отсеков корпуса, а также найти судовую документацию. Живых членов экипажа мы изначально не рассчитывали найти. По дыму, шедшему из пробоин в носовой части крейсера, мы поняли, что там, внутри, продолжает что-то гореть или тлеть, и туда у нас вряд ли получится попасть. Как я уже упомянул, настройка подводного крейсера тоже была повреждена: по бокам, ближе к основанию, как раз где располагались боковые люки, она была изрядно вмята внутрь, люки от этого сорвало с креплений и внешняя обшивка была прорвана. Мы смогли пролезть через искорёженные конструкции и добраться до уцелевшего центрального трапа, по которому сразу поднялись в командную рубку. Там мы обнаружили тело капитана — его грудная клетка оказалась раздавлена. Рядом были разбросаны и другие тела, — похоже, смерть застала здесь полную вахту. На оборудовании и стенах виднелись следы того могучего воздействия, которое прогибает и проламывает всё на своём пути, а также пятна и лужицы масла — скорее всего, от ударов полопались трубы какой-то корабельной гидравлики. В рубке мне представился очередной жуткий образ, хотя и не такой устрашающий как огромные руки великана, но тоже невероятный: словно кто-то здесь бил — беспорядочно и с неудержимой силой — большим, диаметром в половину моего роста, и при том очень массивным шаром из твёрдой резины. Кое-где в рубке виднелись и следы от пуль, а также от воздействия огня.