Безнадежный пациент
Шрифт:
– У нас остается мало времени, вы хотите еще что-то обсудить?
– Я… Нет… Спасибо, доктор Данн. Мои помощники утрясут расписание. Уверен, скоро все наладится.
Я аккуратно кладу подушку на диван. Я почему-то не в силах поднять глаза. Стою, сгорбив плечи, – пустая человеческая оболочка – и с тяжелым чувством жду прощального напутствия доктора Данн.
– Надеюсь, она действительно заслуживает все эти отзывы.
Не знаю, нарочно ли так поступила доктор Данн, но семь слов, сказанные ею на прощание, крутятся у меня в голове, пока я еду домой. Они прячутся в шуме лондонских улиц, отдаются
Пару мгновений я просто не двигаюсь, погружаясь в холодную тишину квартиры. Потом бреду по темной прихожей, и с каждым шагом моя энергия утекает, словно воздух из невидимой дырочки. Рука тянется к выключателю, промахивается и безвольно падает, не предпринимая новой попытки.
Я иду в темноте и падаю на диван в гостиной, прижимаясь щекой к прохладной коже. Правое ухо, направленное в потолок, улавливает отдаленные звуки города. Левое, прижатое к дивану, сосредоточено на внутренней жизни организма – оно передает шум кровотока, циркулирующего по телу, и тихие удары сердца.
– Странный сегодня день, красотка! – говорю я, глядя в темную кухню. – К работе я почти не притрагивался.
Экран городского телефона загорается янтарным светом, озаряя кухню. В тишину грубо врывается громкий электронный сигнал. Сверяюсь со временем: оказывается, с тех пор, как я вернулся домой, прошло три часа. Интересно, кто мне звонит на ночь глядя?
Беру трубку. На экране высвечивается: «Мама». Теперь это может ввести в заблуждение, поскольку телефон программировала ты. Моя мама в телефоне значится как «Дилайла», подчеркивая дистанцию, которую она предпочитает сохранять с людьми.
– Лоррейн?
Первые секунды я слышу только дыхание, как будто звонивший еще не готов говорить. Затем раздается судорожный вдох и всхлип. Бедняга старается не расплакаться или уже в слезах. Я смотрю на очертания висящих над головой медных кастрюль и жду, когда Лоррейн заговорит.
– Есть минутка? – Ее дрожащий голос едва различим. – Не хочу отвлекать тебя от работы.
Голос моей тещи раньше был жизнерадостным и приветливым, с приятным северным акцентом, в нем звучали теплые нотки искренней доброты. Теперь же при звуках ее голоса невольно представляется раненый олень: безобидное существо, павшее жертвой сил, которые оно и не помышляло пробудить.
– Ха. Я слинял из офиса. – Я начинаю бесцельно мерить шагами темную квартиру. – Как вы?
Пока Лоррейн собирается с мыслями, я оглядываюсь. Помню, как мы сюда переехали. Эта просторная квартира некогда была целым этажом в таунхаусе, построенном в семидесятых годах в Блумсбери – престижном районе в центре Лондона. Просторная гостиная, смежная с ней кухня, оснащенная шестиконфорочной плитой, ванная, вся в белой итальянской плитке. По сравнению с клетушкой, в которой мы начинали жить вместе, новая квартира казалась пугающе большой: в ее коридорах можно было заблудиться.
Мы постепенно привыкли к пространству, однако в последнее время оно снова начало подавлять. Пустое, стерильное, слишком большое для одного человека. Теперь я все время блуждаю в
Лоррейн старается говорить спокойно, но на середине предложения ее голос начинает дрожать.
– Я просматривала наши фотоальбомы. – Лоррейн судорожно вздыхает, пытаясь взять себя в руки. – Она тебе когда-нибудь их показывала?
– Нет… вроде нет. – Я медленно бреду в прихожую, включаю свет и грустно говорю: – Мы думали, еще успеем.
– Она обожала их перелистывать. Рука не поднимается убрать, – бормочет Лоррейн. – Извини, я все время звоню тебе на эмоциях. Ты, наверное, уже ложишься?
– В принципе, нет… не планировал, – убеждаю я, зная, что она мне все равно не поверит. – По идее, надо бы… С другой стороны, какой смысл?
Я бросаю взгляд в ванную: лунный свет тускло поблескивает на плитках пустой душевой. В трубке слышится шелест перелистываемой страницы, и Лоррейн тяжко вздыхает.
– Она была таким лучиком солнца, правда?
– Да, верно.
Меня тоже начинает накрывать тоска. Я поворачиваю обратно в коридор, но тут мой взгляд случайно цепляется за непривычную деталь. На столике в прихожей высится неаккуратная стопка конвертов, угрожая вот-вот рухнуть. Десять месяцев я не притрагивался к почте: не было душевных сил ни читать, ни выкинуть письма. В этой кипе счетов и меню навынос, кажется, нет ничего особенного, кроме одного конверта, который лежит сверху.
Он серого цвета, с логотипом в виде символа медицины – жезла Гермеса, вокруг которого обвились две змеи. В левом верхнем углу выведено: «Бюро судебно-медицинской экспертизы Кембриджа». Я смотрю на конверт, и желудок сжимается в спазме. Кружится голова, внутри поднимается едкая смесь чувства вины и стыда. Боюсь, меня сейчас вывернет.
Письмо не новое, пришло семь месяцев и пять дней назад. Тогда я специально не стал вскрывать конверт и сунул его вниз, под другие письма. А месяц спустя, когда я случайно обрушил всю стопку, оно соскользнуло в щель между столиком и стеной. Там письмо находилось еще полгода, и я был бы рад, если бы оно осталось там навсегда.
Отсюда возникает вопрос: каким образом конверт попал обратно в стопку, да еще и на самый верх…
– Артур?
– Извините. – Я возвращаюсь к разговору и виновато переспрашиваю: – Что вы сказали?
– Я говорю, ты хотел бы как-нибудь посмотреть фотографии? Может, на днях?
– Фотографии? Да, с удовольствием… Хорошая идея.
Я пялюсь на конверт. Может, я сам положил его на место?
– Прошу прощения… смогу только через месяц или около того, – внезапно вспоминаю я. – Я буду в отъезде, мама записала меня на лечебный ретрит [11] .
– Ого! – Я слышу, как Лоррейн устало улыбается. Моя мама всегда казалась ей эксцентричной особой. – Слова-то какие!
11
Ретрит – название для широкого круга мероприятий, цель которых – нормализация психического состояния способами, отличными от классических медицинских. Как правило, когда говорят о ретрите, имеют в виду, что такие мероприятия проводятся в уединенных местах, хотя это не всегда так.