Безрассудный наследник

Сноу Дженика

Когда я выдохнула и посмотрела через плечо на Николая, то увидела его сосредоточенный взгляд на мне и напряжённую челюсть. Его взгляд скользнул к Клаудии, и я увидела, как под его челюстью дрогнул мускул, так как он, несомненно, заметил синяк на ее теле.

— Я знаю, Марко упоминал, что хотел бы поговорить с вами, прежде чем мы сядем ужинать, — обратилась мама к Николаю.

Он небрежно засунул руки в карман куртки и с безразличным выражением лица уставился на нее.

— И где же он? Неужели не смог встретить нас у дверей? Он послал вас быть его посыльным?

Хотя

я не одобряла, что Николай разговаривает с мамой таким жестким тоном, в тот момент мне было все равно, потому что сестре было больно, а мама явно не видела в этом ничего страшного, называя это «несчастным случаем». Поэтому я не могла найти в себе силы переживать, обиделась ли она. А она явно обиделась, судя по испуганному вздоху.

— Простите, мистер Петров?

Николай натянуто улыбнулся ей.

— Вы меня слышали. Передайте Марко, что мы ждем его здесь. Если ему нужно поговорить со мной, пусть идет в свою гостиную и обращается ко мне сам, а не посылает для этого свою жену.

Лицо моей матери покраснело и заблестело, но она знала, что лучше ничего больше не говорить. Разгладив руками платье, она кивнула, посмотрела на нас с Клаудией и вышла из комнаты. Когда она ушла, я выдохнула, а Клаудия издала легкий смешок.

— Вот дерьмо, — выругалась моя сестра, и я еле удержалась от смеха, услышав ее слова. — Это было, наверное, самое потрясающее, что я когда-либо видела.

Мы больше ничего не сказали, и прошло всего несколько мгновений, прежде чем я услышала тяжелые шаги приближающегося отца и тихий стук маминых каблуков. Я подняла Клаудию с дивана, моя рука по-прежнему была в ее, и мы вместе двинулись к Николаю. И снова мне не было стыдно за то, что Николай поддерживает меня. Я готова принять любого союзника.

Двери гостиной распахнулись, и я почувствовала приступ гнева отца еще до того, как увидела его. Его щеки окрасились в свекольно-красный цвет, а темные глаза сузились, глядя на моего мужа. Моя мать вошла следом за ним, повернулась, чтобы закрыть дверь, а затем отошла в сторону, где могла сцепить руки за спиной и молчать, как хорошая маленькая итальянская жена, которую сформировал мой отец.

Я так долго ненавидела подобную жизнь, ненавидела то, как ее избивали, промывали мозги, лепили из нее ту женщину, которой она была сейчас. Я бы любила ее, несмотря ни на что. Я все еще была маленькой девочкой, которая хотела, чтобы мама расчесывала ей волосы и говорила, что все в порядке, но я понимала, что все так, как есть, и это никогда не изменится.

Я могла бы не обращать внимания, могла бы не замечать, как она смотрит в другую сторону, когда наш отец вымещает злость на мне или Джио. Но чего я не потерплю, к чему никогда не буду относиться спокойно, — она позволила ему сделать то же самое с Клаудией после того, как увидела, как сильно это ранило нас.

Она должна была быть защитницей моей младшей сестры. Она должна была защищать ее. Она просто должна была быть нашей матерью.

Я чувствовала себя так, словно наблюдала за вулканом, который вот-вот начнет извергаться, когда смотрела на своего отца. У него из ушей словно пар валил.

— Ты пришел в мой дом, оскорбляешь мою

жену и требуешь от меня чего-то?

У меня было чувство, будто это не имеет ничего общего с тем, как Николай разговаривал с моей матерью, или с тем, как он хотел, чтобы отец присоединился к нам в гостиной. Возможно, между Братвой и Коза Нострой происходили какие-то тайные события, о которых я никогда не узнаю.

То, о чем я не хотела знать.

Между ними определенно что-то было. Это было единственным объяснением того, как сейчас реагировал мой отец. А может, это не имело никакого отношения к делу. Может, было что-то еще. Конечно, это не могло быть связано с ситуацией с Эдоардо.

— Ты забываешь, с кем говоришь, Бьянки, — Николай не шелохнулся, не повысил голос. Он был просто оплотом спокойствия и собранности, глядя на моего отца.

И когда Марко сделал шаг вперед, я не почувствовала ни малейшего напряжения в Николае.

Мой отец начал говорить по-итальянски, произнося разные оскорбления и ругательства. Я чувствовала, как расширяются мои глаза, когда он называл Николая ужасными вещами, когда говорил о том, что русские и Братва — всего лишь собаки.

— Отец, — наконец вымолвила я и сделала шаг вперед. — Ты не будешь так разговаривать с моим мужем.

Рука Николая мгновенно метнулась в сторону, преградив мне путь, не позволяя подойти ближе.

Я сжала руки в кулаки по бокам и надеялась, что весь мой гнев и отвращение к этому человеку, который был всего лишь донором спермы, не проявятся.

— Ты не можешь так разговаривать с моим мужем, — слова снова вырвались из меня. Я почувствовала, что во мне произошла какая-то грандиозная перемена, которая заставила стать сильнее. Я стала той королевой, о которой говорил Николай.

И я не позволю этому человеку, который причинял мне боль, пока я росла, который сейчас причиняет боль моей сестре, сделать то же самое с мужчиной, в которого я влюблена.

Влюблена.

Мой отец мрачно рассмеялся, и его смех заставил меня вздрогнуть.

— Это то, что разрешают русские? — он обратился к Николаю, но тот уставился на меня. — Вы позволяете своим женщинам сражаться в битвах?

Теперь настала очередь Николая смеяться.

— Мужчина силен настолько, насколько сильна женщина на его стороне. Ведь существовал не только Сатана, но и Лилит.

Мой отец сузил глаза и посмотрел на Николая.

— А если рядом с тобой слабая женщина, что ж… — Николай пожал плечами, но невысказанное оскорбление прозвучало громко.

Моя мать была слабой, подчинялась прихотям и требованиям отца.

Отец открыл было рот, как раздался звонок в дверь, и на секунду никто не шелохнулся. Показалось, никто даже не вздохнул. В фойе послышался мягкий стук обуви, дверь открылась, и в гостиную медленно просочились тихие неразборчивые голоса.

И все же никто не говорил: отец все еще смотрел на Николая, рука моего мужа все еще оставалась передо мной, а моя рука все еще крепко сжимала ладонь Клаудии.

— Почему бы просто не сказать мне, почему ты на самом деле здесь, русский?