Безупречный шпион. Рихард Зорге, образцовый агент Сталина
Шрифт:
К середине сентября Штамер и Мацуока завершили переговоры о формировании трехстороннего союза между нацистской Германией, фашистской Италией и Японией, или, как лаконично назвал его Муссолини, – “оси”[27]. В сущности, “ось” подразумевала глобальное разделение сфер влияния в мире будущего, где будет доминировать нацистский порядок. Япония согласилась “признать и уважать лидерство Германии и Италии в установлении нового порядка в Европе”, в то время как ей самой предоставлялось аналогичное право на “лидерство… в установлении нового порядка в Великой Восточной Азии”. В сферу влияния Японии должны были войти Маньчжурия, Китай, Французский
Важно отметить, что японцам предоставлялась возможность решить, хотят ли они принимать участие в войне против Великобритании и когда. Очень важно также, что Германия разделяла стремление Японии не вовлекать в войну Америку, рассчитывая, что перспектива сражений как в Атлантике, так и в Тихом океане вынудит Вашингтон и далее придерживаться политики изоляции. Для этого Мацуока назначил новым послом Японии в Соединенных Штатах адмирала Китисабуро Номуру, влиятельного сторонника дружбы США и Японии, у которого были солидные союзники в Вашингтоне, в том числе сам президент Рузвельт.
Крайне важно было также не дать Советской России вступить в альянс с Британией и Америкой. В пятой статье трехстороннего соглашения особо оговаривалось, что “вышеуказанное соглашение никак не затрагивает существующего в настоящее время политического статуса между каждым из трех участников пакта и Советским Союзом”. Кроме того, в ходе своего визита в Токио Штамер настойчиво намекал, что улучшение отношений между Японией и Советским Союзом вынудит Америку сохранять нейтралитет[28].
Японцы не стали дожидаться формального подписания соглашения, состоявшегося 27 сентября (“в 19-й год эры фашизма [1940]”, как следует из высокопарной официальной датировки документа[29]), чтобы приступить к своей части большого раздела территорий. 19 сентября японские экспедиционные войска отправились с Тайваня во Французский Индокитай, захватив после ряда непродолжительных стычек провинцию Тонкин. Зорге эти новости очень обрадовали. Чем дальше на юг отходила Япония, тем дальше она отодвигалась от Советского Союза – и предположительно, тем ближе было окончание войны и его возвращение домой.
“Не забывайте, пожалуйста, что мне уже между делом стукнуло 45 лет, что из них на службе у Вашей фирмы я провел свыше 11 лет… столь продолжительное время при существующих здесь условиях может подточить здоровье даже самого здорового человека, – напоминал Зорге Центру в октябре 1940 года. – При сем прошу не забывать, что я тоже живу здесь безвыездно… и что я ни разу, как другие «порядочные иностранцы», не выезжал отсюда через каждые 3–4 года в отпуск, что этот факт… может… даже показаться подозрительным”. Он также утверждал, что “Фриц (Зорге называет Макса Клаузена его кодовым именем. – Прим. ред.) страдает столь серьезной… болезнью, что не приходится более рассчитывать… на возвращение им былой работоспособности…. Сейчас я освоил его работу и возьму ее на себя”[30].
Это было не так. На самом деле Макс с небывалым рвением вернулся к работе. Невзирая на сердечный приступ и три месяца, проведенных в постели, Клаузену удалось осуществить около 60 выходов в эфир в 1940 году – на десять больше, чем в предыдущем, – отправив 29179 слов, трудоемкий рекорд для токийской резидентуры. Но если ложь Зорге предназначалась
В 4-м управлении снова был назначен новый начальник. Проскуров стал слишком открыто высказывать свои взгляды, что Гитлер может нарушить пакт Молотова – Риббентропа. Став жертвой очередной чистки в руководстве РККА, в июне 1940 года Проскуров был арестован и потом расстрелян. На место Проскурова был назначен его бывший заместитель генерал Филипп Голиков, человек, стремившийся в первую очередь остаться в живых, поставляя Сталину лишь ту информацию, которая подтверждала его предрассудки. Удовлетворение требований японской резидентуры было на последнем месте в списке его приоритетов.
“Дорогой Рамзай. Внимательно изучив Ваши материалы за 1940 год, считаю, что они не отвечают поставленным Вам задачам. <… > Большая часть Ваших материалов несекретны и несвоевременны. Требую активизировать Вашу работу, обеспечить меня оперативной информацией, – телеграфировал Голиков в феврале 1941 года. – Считаю необходимым сократить расходы по Вашей конторе до 2000 иен в месяц. Платите источникам только за ценные материалы, сдельно. Используйте доходы предприятия «Фрица» для дополнительного финансирования нашей работы”[31].
Зорге настойчиво возражал: “Когда мы получили Ваши указания о сокращении наших расходов наполовину, мы восприняли их как своего рода меру наказания, – телеграфировал Зорге 26 марта 1941 года. – Если Вы настаиваете на сокращении наших расходов… то вы должны быть готовы к разрушению того маленького аппарата, который мы создали. Если Вы не найдете возможным согласиться ни с одним из этих предложений, я вынужден буду просить Вас отозвать меня домой. […] Пробыв здесь 7 лет и став физически слабым, я считаю это единственным выходом из этих трудностей”[32]. Однако Центр был непреклонен. Пришло время пожинать плоды его инвестиций в токийское производство светокопировальных аппаратов.
Эти новости не обрадовали Клаузена, годами трудившегося над тем, чтобы стартовый капитал Центра превратился в высокоприбыльное дело[33]. И действительно, к началу 1941 года Клаузена, по его собственному признанию, гораздо больше интересовало его капиталистическое прикрытие, чем основная, как предполагалось, работа в разведке.
“Утратив интерес к разведдеятельности и разуверившись в коммунизме, я стал серьезно заниматься своим делом, – говорил Клаузен в тюрьме. – Я вкладывал в него все свои деньги и трудился не покладая рук”. Когда-то Клаузен считал себя “стопроцентным коммунистом”, “считавшим секретную разведработу священным и важным делом”. После многих лет постоянного стресса, притеснений и бездушного обращения со стороны Центра и особенно Зорге Клаузен был “сыт разведработой по горло”. Пусть и с некоторым опозданием Макс пережил ту же идеологическую трансформацию, что и тысячи коммунистов Германии его класса и поколения. Он рассказал следствию, что изначально стал коммунистом, увидев, “сколько людей не может найти работу”. Но раз Гитлеру удалось искоренить безработицу, Клаузен испытал гордость за родину. “Впервые я почувствовал, что я немец, – говорил он, – я долго метался между прежней приверженностью коммунизму, новорожденной Германии и патриотичному японскому народу”[34].