Безымянные боги
Шрифт:
— Потерпи немного, Государь, выберемся, и я обработаю раны — произнёс волхв, глядя на шатающегося от боли и слабости правителя.
— Оставь, — отмахнулся тот. — Ты сейчас моя единственная защита, так что думай лучше о том, как бы от погони оторваться, да не ждёт ли нас засада.
Засады у выхода, замаскированного густым колючим кустарником, не было, зато наверху, в детинце слышались отрывистые команды, звон оружия, крики и топот множества ног. Значит, тревогу уже подняли и будут травить до тех пор, пока не загонят в угол и не забьют до смерти.
—
— Схорониться где-то надо до ночи, — вместо ответа сказал Твёрд. — Это место они первым делом проверят. И днём по улицам далеко не уйдём.
— Где схорониться?
— У гавани попробуем. Найдём сарай потише и переждём.
— А потом?
— Потом есть куда идти. Не все люди тебя предали, много верных осталось.
— Хорошо бы ты прав был, — глухо произнёс Государь и, пошатываясь, первым двинулся к гавани.
Как ни хотелось просто добрести до ближайшего лодочного сарая, забиться в уголок и просто забыться, Твёрд заставил себя проявить осторожность. Первым делом он нагнал Государя и попросил у того лоскут ткани и волос. Государь возмущаться наглостью волхва не стал, молча отсёк кинжалом добрую полосу от подола рубахи и клок волос. Получив всё необходимое, Твёрд то же самое проделал с собственной одеждой и волосами, завернул волосы в ткань так, чтобы ни один волосок не выпростался, пошептал над получившимся узелком и опустил его на землю. Оказавшись на земле, узелок сначала закрутился на месте, а после покатился в сторону, противоположную от них, скоро скрывшись из вида.
— Это зачем? — спросил Чеслав, проводив вещицу взглядом.
— Думаю, по нашему следу собак пустят, — ответил волхв.
— Так надо просто запах наш отбить от следа, хоть пряностями, хоть курительной травой.
— Это если бы у них была одна собака сработало, но у них целая государева псарня под рукой. Дойдут они до того места, где след обрывается, может быть и растеряются сначала, да только если собак не жалеть, да почаще менять, по присыпанному следу можно так же нас найти. Им тебя любой ценой вернуть надо, значит, ничего и никого они для этого не пожалеют.
— Так, а узелок этот твой что? — потерял терпение Чеслав.
— А узелок тобой да мной пахнет, и след от него потянется в сторону от нас, вот теперь можно и наш запах отбивать. Собаки точно след не возьмут.
— А ежели раскроет погоня подлог?
— Тогда, конец нам, Государь, — честно ответил волхв и двинулся к гавани.
Расчёт Твёрда был прост: преследователи уверены в том, что волхв перепуган насмерть, а государь изранен. Долго думать они не будут и кинутся сразу в город искать защиты у кого-то из бояр или волхвов, попав в расставленную покойным Завидом сеть. Твёрд очень надеялся, что среди преследователей не найдётся никого настолько подозрительного, чтобы не пойти за его приманкой, а начать искать в другой стороне. Всё-таки, как бы ни были искусны местные волхвы, а жизнь в стольном граде — это всё-таки не бдение на стенах пограничной крепости. Конечно, считать
Солнце перевалило за полдень, жара разогнала местных обитателей по домам и улицы между амбарами, сараями, провонявшими рыбой складами и мастерскими опустели, но волхв всё равно не стал рисковать, решив обойти причалы стороной, не попадаясь никому на глаза, Государь ему не перечил, хоть и видно было, что не понимает, почему должен хорониться в собственном городе. Они пробирались чуть в стороне от дорог, скрываясь за кустами и падая в пыльную траву, каждый раз, когда Твёрду слышался хотя бы намёк на человеческие голоса. Один раз мимо проскакал конный разъезд, и волхв заметил на одном из всадников чёрную мантию с надвинутым даже в такую жару капюшоном, но обошлось, их не заметили.
Для днёвки они выбрали самый старый лодочный сарай, почерневший, покосившийся, с воротами, вросшими в землю. Стены сарая частью поросли мхом, частью сгнили до трухи, между досками проросла крапива чуть ли не в человеческий рост.
— Изжалит, — с сомнением произнёс Чеслав, глядя на разлапистые жгучие листья.
Волхв вместо ответа лишь слегка повёл посохом, и стебли, торопливо поджав листья, прянули в стороны.
— Только осторожнее ступай, не примни, — предупредил Твёрд Государя, тот кивнул и осторожно протиснулся в дыру между досками.
Твёрд видел, насколько Чеславу Туровичу трудно — лицо Государя сделалось изжелта-бледным, гной и сукровица больше не сочились из ран, но чуть схватившаяся корочка на них при каждом шаге лопалась, отчего правитель болезненно морщился, его шатало от слабости и усталости. Конечно, лучше всего было бы уложить государя в постель, смазать раны целебными снадобьями и не менее седмицы заставлять пить травы, чтобы окончательно изгнать скверну из измученной плоти. Но сейчас у них был лишь этот сарай, да немудрёные, почти знахарские чары для исцеления — всё, на что был способен почти так же уставший, перепуганный до дрожи в коленях старик, который ещё этим утром был одним из самых умелых волхвов Великосветья.
Он протиснулся следом, снова повёл посохом, и крапива поднялась так, будто и не проходил никто. В сарае оказалось пусто, лодки здесь давно не хранили, лишь по углам валялась какая-то рухлядь — обломки досок, изорванная в клочья парусина, какие-то пыльные, почти истлевшие пеньковые мешки. Государь опустился на землю у стены и, прикрыв глаза, тяжело дышал, на лбу его выступили капельки пота. Твёрд хотел было помочь, но почувствовал, что ноги у него самого подкашиваются от усталости. Он тяжело осел на землю, замер, пытаясь дышать пореже, чтобы унять сердце, которое билось так, будто желало вылететь из груди.
— Что с государыней? — не открывая глаз, вдруг спросил Чеслав. — В детинце осталась?
— Радислав сказал, услал ты её, — ответил волхв. — Не пожелали, ни она, ни наследники новых богов принимать.
— Куда услал? — Государь открыл глаза и повернулся к Твёрду.
— На Почай-реку, со всей челядью, — ответил тот.
— Не было бы худа… — выругался Чеслав. — Если я отсюда выскользну, эти… за Государыню да за наследников примутся. Поклянись мне, Твёрд Радимилович, что убережёшь их, что бы ни случилось.