Безымянные боги

Жеребилов Иван

Вернувшись, он тайно начал искать, аккуратно спрашивать, рассылать людей, читать всё запретное, что попадалось под руку, почти перестав общаться с некогда близкими соратниками и друзьями, прослыв затворником и остервенелым борцом с нечистью. Только самые верные люди знали, чем на самом деле занимается главный волхв Вежи. За пятнадцать лет им удалось изловить и допросить пятерых «пустых», ещё двоих убить, заполучив книги, испещрённые уже знакомой угловатой вязью. И снова, преодолевая омерзение, Твёрд читал отдающие гнилью тексты, вновь погружался в пучины, лежащие далеко за пределами чёрной волшбы. Снова, преодолевая омерзение, балансируя на грани

потери сил, а иногда и жизни, пробовал использовать чуждую магию, пытаясь нащупать хоть какой-то способ использовать оружие врага, против его самого. И каждый раз, лёжа в полубеспамятстве или горячке, после очередной неудачи, он напоминал себе, что должен быть готов к тому, что рано или поздно пустота протянет свои щупальца и нависнет над Светлой землёй.

Теперь понятно, почему Ворон наказал никого из братьев-волхвов не посвящать в то, что они видели, не показывать тайных книг, не упоминать даже намёком о Безымянных богах. Слишком уж велик соблазн, слишком уж кажется близкой и покорной сила Пустоты. Нелегко устоять, прикоснувшись к такому. Завид и не устоял, и других втянул, и Государя решил погубить…

Твёрд лишь молча вздохнул, отгоняя воспоминания, и двинулся дальше по коридору к освещённому факелами залу.

Его встретил сам Завид в сопровождении троих учеников, на шее у одного Твёрд заметил чёрные росчерки татуировки, но был уверен, что и остальные, включая самого Завида, несут на себе метки Безымянных богов.

— Ты пришёл, Твёрд Радимилович, — вместо приветствия произнёс главный волхв.

— Пришёл, да не к тебе, а к Государю, — резковато ответил Твёрд. — Он здесь?

— Здесь-здесь, — усмехнулся Завид.

— Он может меня принять?

— Думаю да.

Улыбка придворного волхва стала совсем уж издевательской, но Твёрд, казалось, не обратил на это никакого внимания, лишь велел:

— Ведите.

Подручные Завида удивлённо переглянулись, но сам волхв в ответ только коротко кивнул и двинулся через зал, постукивая резным посохом. Твёрд шёл следом и чувствовал затылком взгляды учеников. Наверняка примериваются как бы напасть неожиданно, но, похоже, приказа сразу убивать его не было, а сами что-то то делать они вряд ли решатся.

Они прошли через первый зал, куполообразный, неожиданно высокий, сухой и хорошо освещённый. Стены зала сплошь покрывали письмена, похожие на книжные. У Твёрда не было возможности вчитаться в тексты, но он быстро понял, что это формулы призыва, причём не только демонов, которые часто и подробно описывались в книгах, но и самих Безымянных богов. Проходя через центр зала Твёрд почувствовал, как кожу слегка покалывает — в воздухе разлилась чуждая магия. Он чуть было не запаниковал, допустив мысль о том, что вот-вот разверзнется межмировой переход и пол зала вздрогнет от поступи забытых божеств, но быстро взял себя в руки и не подал вида, что что-то почувствовал.

Миновав первый зал, они очутились во втором, почти таком же большом и тут уж Твёрд невольно замедлил шаг, всё же не сумев сдержать удивления и ужаса. По всей окружности зала были расставлены уже давно знакомые статуи. Пусть не такие огромные и искусно сделанные, как те, что окружали храм Гнилых гор, но всё равно узнаваемые —массивные

тела, покрытые чешуёй, уродливые суставчатые руки-щупальца, сплетающиеся то ли в крылья, то ли в огромные плавники, лица, слепленные из жуткого месива глаз, зубов и извивающихся щупалец-змей. Твёрд на своём веку перевидал множество тварей, от кривоногих упырей до редких южных пустынных олгоев — гигантских червей, способных проглотить целый караван, но, если бы его попросили описать хоть одного Безымянного бога, он бы не смог. Его ни на миг не покидало чувство, что все эти щупальца, зубы, когти, лишь тонкая оболочка, за которой скрывается что-то настолько ужасное, что при одной мысли об этом у него начинали дрожать колени. Статуи расположились у стен, а в центре зала пылало гигантское зеленоватое пламя, бросавшее мертвенные блики на статуи, отчего казалось, что глаза их злобно сверкают, а змеи-щупальца непрестанно извиваются.

— Удивлён? — Завид с ухмылкой смотрел на замершего волхва.

— Откуда это? — выдавил Твёрд, тщетно пытаясь оторваться от пляски бликов на боках статуй, будто боялся, что стоит лишь отвести взгляд, как статуи оживут и накинутся на него.

— Приезжие мастера сделали из смоляного камня[1].

— Это государь велел?

— Сам всё узнаешь, — Завид прекратил улыбаться и кивком указал на проход в следующий зал: — Пойдём. Нас Ждут.

После призрачного зелёного пламени свет обычных факелов показался необычайно ярким. Твёрду понадобилось несколько мгновений, чтобы привыкнуть, но Государя он разглядел почти сразу — тот сидел на высоком резном троне у дальней стены зала, небрежно опершись на подлокотник, а рядом с троном, в позах полной покорности замерли пять замотанных в чёрное фигур.

— Здравствуй, Твёрд Радимилович, — зычно поприветствовал его Государь. — Проходи, не стой в дверях, гость дорогой!

— И ты здравствуй, Государь мой, Чеслав Турович, — глубоко поклонился волхв, хотя уже отчётливо понял — ТО, что сидело сейчас на троне, не было ни Государем, ни человеком вообще. Сейчас губами правителя Великосветья говорило нечто, чему давно не было имени ни под какими небесами. От этого осознания он почувствовал, что губы начинают предательски трястись. Он был здесь один, совсем один, против этого жуткого первородного ужаса, которому даже названия подобрать никак не удавалось. Он понял, что сегодня сгинет в этой тьме, которую не способны разогнать ни свет факелов, ни колдовское зелёное пламя.

— Хорошо ли встретили тебя, не обидели ли? — ласково поинтересовался государь.

— Благодарю, Государь, — покорно ответил Твёрд. — Приняли меня ласково и уважительно, и тем обязан я твоей доброте. Благодарю, что принял и не прогнал.

Исподволь он разглядывал Государя — высокий, плечистый человек, некогда мощный и мускулистый, а теперь иссохший, будто мёртвая ветка, с потемневшей кожей, заострившимися чертами измождённого лица и слишком уж отросшей бородой. Чеслав Турович напоминал скорее смертельно больного, чем получившего благословение от богов. Одет он в расшитую золотом рубаху, такие же порты и мягкие сапоги, на поясе кинжал в богатых ножнах с чеканкой, на голове ни венца, ни короны, положенных, при официальных встречах. Рукава рубахи закатаны и видны чёрные росчерки и кляксы «татуировки».