Безымянные боги

Жеребилов Иван

— Спасибо, хозяюшка. Жалостливая ты.

— Скажешь тоже. Сама в дозоры ходила, и Искрен мой… — она неожиданно всхлипнула, но быстро взяла себя в руки и проговорила: — Пойдём париться, баня натоплена уже. Ждан всё равно только к утру будет. Его в ночной караул поставили.

Цветава подивилась этой новости, сотник ничего подобного ей не говорил, но спорить не стала, взяла чистую рубаху из мешка и двинулась за хозяйкой в баню.

Нормально мылась она последний раз ещё в Веже. В горах баню устраивать

некогда, разве что в речке ополоснуться, да и то не всегда выходит. Если нечисть на пятки наступает, так только и остаётся, будто зайцу петлять днём и ночью, тут не то что на мытьё, на сон времени нет. А в порубе уж тем более не до того. Так что в баню она чуть ли не летела, чуть не подпрыгивая от нетерпения.

Пар оказался просто отличным, веники нашлись и берёзовые, и дубовые, да ещё и квас для углей в достатке. Цветава, прикрыв глаза, блаженно растянулась на полке, ощущая, как жар покалывает кожу, и только сейчас поняла, насколько устала. Вроде бы несчётное количество раз уже ходила в дозоры и била нечисть, теряла друзей и товарищей, но в этот раз что-то было по-другому, будто стоял за спиной кто-то незримый, давил на плечи непомерным грузом. Хотелось сказать самой себе, что всё закончилось, что скоро из темницы выйдет Радим и всё разузнает. А она спокойной дорогой двинется в родную крепость, неся весть для волхва Твёрда. Но не входило, будто репей прицепился к душе.

— Экая ты, — внезапно произнесла Сияна. — Гибкая, поджарая, будто рысь. Даже зависть берёт.

— Тебя? — Цветава от удивления открыла глаза и взглянула удивлённо на вдову.

— Конечно, — усмехнулась та. — Я такой давным-давно была, да теперь как квашня стала.

Она хлопнула ладошкой по крепкому бедру и продолжила:

— Теперь только и гожусь на то, чтобы караваи печь ставить, да женихов непутёвых отгонять.

— Службу оставила?

— Не по своей воле. Когда Искренушка мой погиб, я пыталась дальше в дозоры ходить, да службу нести, но будто ушло что-то из души, будто ветка, надломленная стала. Иссохла во мне ярость и смелость, будто в землю ушла без следа. Смерти боюсь теперь, да не своей, а того, кто рядом, плечом к плечу стоит. В каждом ратнике, в каждом муже чудском теперь мне Искрен видится. Какая уж тут служба?

— Время пройдёт, боль утихнет, — попыталась её утешить Цветава.

— Наверное, — печально покачал головой вдова. — Хуже всего, что не успела ещё постель от мужа остыть, а охотники уже вокруг меня закрутились. Ждан, вот, единственным оказался, кто в женихи не набивался, жил и жил, будто брат названый. А как порвала их нечисть у самой крепости, так чуть сердце у меня не разорвалось.

— Но живой же вернулся.

— Живой, да переменился сильно. Ходит всё смурной, думает о чём-то. Мальчишка ведь, ему бы на гуляниях через костры прыгать да хороводы водить, а он с отроками этими непутёвыми пропадает, собаку шелудивую притащил, а давеча, просыпаюсь ночью, а он в угол тёмный смотрит, да бормочет что-то. Я, понятное дело, вида не подала, но иногда жуть берёт.

Цветава

хотела было пропустить мимо ушей замечание о ночных наблюдениях вдовы, но невольно призадумалась. Бывает так, что взвалившему на себя непомерный груз человеку так тяжко приходится, что разум мутится и начинает он чудить да блажить. Надо это иметь ввиду, на всякий случай.

Когда одевались в прохладном предбаннике, Сияна с интересом взглянула, на то, как гостья застёгивает на запястье потёртый исцарапанный медный обруч.

— Когда свадьбу справлять будешь? — спросила она.

Цветава почувствовала, как задрожали губы, а перед глазами всё поплыло. Пришлось немного подождать, пока справилась и ответила:

— Не будет свадьбы. Это на память просто.

— Это как же? — удивилась Сияна. — Твой жених тоже, выходит…

— А я и не знаю, — горько улыбнувшись, ответила девушка. — Может голову сложил, а может другую нашёл да семью завёл. Разлучили нас, когда только из дома забрали.

— Ох и дура я, — всхлипнула Сияна. — Ты прости меня, Цветавушка. Всё у тебя хорошо будет, вот поверь мне.

— Накорми меня лучше щами, хозяюшка, — смахивая слезинку, выдавила Цветава.

— Пойдём-пойдём, — засуетилась вдова.

Они засиделись чуть не до утра. За разговорами время тянется незаметно, обе истосковались без общения. Цветава пропадала в горах с десятком, там не поделишься девичьими переживаниями, а у вдовы давно уж не было подруг, всех отвадила, после смерти мужа. Вот и сошлись внезапно.

Когда на улице снова забрехала Жужка, Сияна оживилась и кинулась разогревать успевшие остыть щи. Отвернувшись к печи, она не увидела, как открылась дверь в сени и в горницу шагнул чумазый мордоворот, он было поприветствовал вдову, но тут заметил Цветаву, лишь мгновение рассматривал, а после глаза его расширились, и он с рёвом ринулся на неё.

Тело сработало само собой — она отшатнулась от пудового кулака, летящего ей в голову, сразу же, как учил дядька Лесьяр, ткнула «рогулькой» из пальцев под челюсть, чтобы горло не перебить, а только огорошить и резко запашным ударом сунула в челюсть, вложив весь свой невеликий вес, но здоровяку хватило. Он захрипел, пошатнулся, будто подрубленный дуб, но Цветава и не думала давать ему возможность дальше махать кулаками — перехватила ловко руку, крутнулась на месте, запустив незадачливого детину будто камень из пращи. Здоровяк крякнул, врезался лбом в печь и сполз на пол без памяти.

[1] Ягодицей в старину называли любую круглую часть женского тела — не только собственно ягодицы, но и грудь, и скулы

Глава 17

Ждан не сразу понял, где он и что происходит. Но спустя мгновение разглядел склонившихся над ним встревоженную Сияну и вторую девицу, сообразил, наконец, попытался подняться и хрипло велел Сияне:

— Беги!