Библиотекарист

де Витт Патрик

– А сама ты когда-нибудь беспечности поддавалась?

– Мне известно об этом лишь понаслышке, – сказала она. – Но я солгала бы безбожно, если б сказала, что не видела этого у других.

Конни и Итан вернулись и раздали десерт – вишневый пирог с толстой нашлепкой из трехслойного неаполитанского мороженого.

– Ох, обожаю вишневый пирог! – воскликнула Эйлин. – Ты сама пекла?

Конни изобразила, что сейчас упадет в обморок.

– Его пекла женщина из супермаркета, да благословит Господь ее сведенные в корчах ручки.

Итан громко рассмеялся на это; Эйлин дала понять, что ничего смешного не видит.

Итан и

Конни вернулись сейчас в то состояние, в каком были в день их знакомства, когда явились в библиотеку, довольные собой и друг другом. Боб видел, как Итан тянется коснуться предплечья Конни. Это был всего лишь жест, чтобы подчеркнуть сказанное, но контакт длился и был Конни, как показалось Бобу, приятен, и, в общем, его слегка затошнило.

Умяв свои порции, Итан и Конни тут же принялись собирать тарелки с приборами и снова отправились на кухню, на этот раз, чтобы вместе помыть посуду. Эйлин остекленелым взором следила, как они уходят; она выпила многовато и слишком быстро. Поднимая руку, чтобы убрать с лица прядь волос, она сбила бокал и долго глядела, как винное пятно расползается по кружевной скатерти, а Боб, сидя рядом, рассуждал сам с собой, каково это было бы, жениться на этой женщине, и решил, что было бы ужасно, но не совсем. Скорей, одиноко. Оставалось загадкой, с чего Итану вздумалось ее выбрать и как она вообще оказалась в его доме. Из кухни снова донесся смех Конни, и Эйлин с Бобом посмотрели в ту сторону.

Снова проскрипела, открывшись и закрывшись, сетчатая дверь, и в столовую, поправляя платье и вытаскивая из волос травинки, вошла Чики.

– Ну что, поимел он меня в кустах, – объявила она, усаживаясь, а следом за ней, пыхтя сигарой, вошел Ченс.

– Как прошло? – спросил Боб.

Чики дернула плечом неопределенно; Ченс сказал: “Да о чем ты говоришь? Класс!” Болтовня и смех на кухне продолжались, и Боб дивился тому, что посуда все еще не помыта.

Эйлин, посерев лицом, сказала Бобу:

– Я бы прилегла ненадолго, если ты не против.

Она перешла в гостиную; Боб услышал, как застонал диван. Он на некоторое время погрузился в себя, а когда вынырнул, то решил, что гостям, пожалуй, пора по домам.

Он крикнул Итану, что Эйлин стало нехорошо, и услышал, как Конни переспросила у Итана:

– Что он говорит?

– Что Эйлин стало плохо.

– И что, там суматоха? У нее припадок?

– У нее упадок!

– Упала с табуретки?

– Пошли дадим таблетку!

Их смех показался Бобу скрипучим кудахтаньем, а Чики сидела, уставясь на него с чем-то вроде, казалось ему, сочувствия. Он заставил себя улыбнуться, чтобы показать, что ничуть не обеспокоен, не о чем ему беспокоиться; но взор Чики оставался застылым и пристальным. Конни все смеялась, Боб больше не улыбался, а у Эйлин началась икота, и затем ее шумно вырвало вином и мясным рулетом на ковер в гостиной, и все пошли туда на это взглянуть, и когда рвота кончилась, завершился и званый ужин.

* * *

Помолвка с Эйлин не продержалась и месяца. Боб узнал об этом от Итана, который позвонил ему на работу и сказал:

– Я в больнице.

– Кто-нибудь пострадал? – спросил Боб.

– Я пострадал. Хуже того, я и сейчас страдаю. Ты придешь меня навестить? Здесь словом перекинуться не с кем.

Боб договорился в библиотеке, что обедать будет подольше, и по дороге заехал купить цветов. В больнице он обнаружил Итана в постели, скучающим, но по

виду здоровым. Однако, попытавшись сесть, Итан сморщился, словно от сильной боли. Боб придвинул стул и спросил, что случилось.

– Все началось, – сказал Итан, – с матери Эйлин, Джорджи.

Джорджи, как сказал Итан Бобу, была ни дать ни взять Эйлин, только на двадцать пять лет старше и закаленная жизнью в томлении по небывалой любви. За поздним завтраком она могла выдуть бутылку шампанского, не утратив внятности речи, выкуривала по две пачки сигарет в день, и основным занятием ее было в утренние часы злобствовать на дочь, а после заката – на мужа. Джорджи первой постаралась подцепить Итана, и ей это удалось без проблем, потому что она отлично управлялась со своим возрастом и со своими пороками, и Итану не попадалось еще женщины, которая так мало смущалась бы тем, чтобы сообщить, что в точности ей от него нужно. Джорджи была мощь, у нее был шик, и какое-то время они вполне ладили.

– Другие официанты пронюхали о моей ситуации и растолковали, как мне повезло. Всего-то требовалось вести себя так, чтобы муж не прочухал, и в конце сезона у меня будут чаевые в сто долларов и приятные воспоминания бонусом. И прекрасно, но там была еще Эйлин, которая смотрела на меня снизу вверх, когда я наливал ей кофе, и мог ли я не заняться и ею тоже. Джорджи прознала о зарождении нашей дружбы, попыталась вставить палки в колеса, но не успела, мы хлеб уже преломили. Разломали мы хлеб. Он был в крошку.

– То есть суть истории, которую ты мне излагаешь, – сказал Боб, – заключается в том, что ты завел интрижку с матерью твоей же невесты.

– Нет, на момент нашей интрижки матерью невесты Джорджи еще не была. Если мы хотим дать строгое определение преступлению, думаю, можно сказать, что я заключил помолвку с дочерью особы, с которой у меня была любовная связь.

– И что, внахлест отношений не было?

– Это не очень-то дружеский вопрос, Боб. Но да, не стану скрывать, перед помолвкой были накладки, и да, это было сложно и хлопотно. Беготня, прятки в шкафах, все такое. Обе пользовалась крепкими духами, и разных марок; в жизни своей я не мылся столько под душем. От Эйлин и ее папаши наш альянс с Джорджи нам удалось скрыть, но несколько раз мы были на грани, уровень стресса зашкаливал, я разрывался между рабочим графиком и романтической игрой в плащи и шпаги и, в общем, почти не спал. В тот примерно момент, когда отношения с Джорджи пошли по швам, мы с Эйлин обручились. Она объявила об этом родителям, те быстренько собрали вещички и потащили ее в аэропорт. И на этом бы все, конец, если б не то, что они живут здесь же, в Портленде. Видишь ли, родители Эйлин нажаловались, меня уволили и отправили домой, так что мы все четверо летели обратно одним рейсом. Когда самолет сел, Эйлин уехала со мной, и мы прожили в моей квартире столько, сколько понадобилось, чтобы я уразумел наконец, что ни за что на ней не женюсь.

– А я-то не мог понять, – сказал Боб, – с чего такая спешка с помолвкой.

– И я недоумевал тоже.

– Значит, это была ее идея?

– Технически говоря, идея была моя. Но я-то имел в виду, что это не более чем идея.

– Нечто, что можно обсудить.

– К чему можно примериться.

– Над чем можно поразмышлять.

– Застолбить и отложить на потом. Но она вдруг согласилась, да при этом с таким напором! Ну, в общем, вчера я решительно заявил ей, что нам надо дать отбой.