Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

Варшавский Сергей Петрович

— Там еще сторож был, — вспомнил Туманов.

— Был, — согласилась Рита. — Вот его показания, — она извлекла из папки пару скрепленных пожелтевших листов. — Некто Ковалев Александр Михайлович, сорок пять лет, сторож складов Вторчермета. Склады находились на той же линии, что и заброшенное предприятие, где меня держали. Но, в отличие от него, склады работали. Они и сейчас частично работают. Лесополоса от трассы их не заслоняла — контора находилась фактически на дороге, поэтому сторож все слышал. И даже видел — когда прозвучал первый выстрел. Он покинул свою будку и добежал до угла, откуда имел неплохой обзор. То есть не трус, в отличие от Плакуна, или просто любопытный. Оружия по работе не полагалось,

поэтому геройствовать Ковалев не стал. Видел два силуэта на дороге — маленький и большой. Но до места, где он стоял, эти двое не добежали. Не мог понять, что происходит. Уходила машина — видимо, с гражданином Плакуном. Мужчина догнал девочку, схватил ее. Ковалев решился исполнить свой гражданский долг, заступиться за малолетку — уже было кинулся. Но тут показался милицейский патруль, и Ковалев передумал. Уголовного прошлого человек не имел, но пару раз привлекался за драки, поэтому милицию, мягко говоря, не уважал. Он видел, как убегал преступник, как милиционеры спасли девочку. Но перехватить плохиша не мог — тот бежал в обратную сторону. Несколько дней Александра Михайловича терзали противоречивые чувства, в итоге любовь к детям перевесила нелюбовь к милиции, и он сам явился к следователю, рассказал, что видел. Показания Ковалева соответствуют показаниям Бурмистрова — про средний рост, физическую развитость преступника. Одет был в балахон, капюшон надвинут на глаза. Видимо, затянул резинки, чтобы капюшон не свалился во время бега. Балахон был расстегнут, может, пуговицы оторвались, под ним преступник носил фуфайку. Бежал ровно, не хромал, не спотыкался. Когда появилась милиция, встал как вкопанный, поднял ружье. Но передумал стрелять, подался к лесу… Это место Ковалев впоследствии показал — от его складов действительно далековато…

— И что с ним стало, с этим ценным свидетелем? — вздохнул Туманов. — Умер, переехал?

— Жив, — улыбнулась Рита и убрала под стол руку, к которой уже подкрадывалась алчная конечность майора. — Человек на пенсии, есть сын, супруга умерла лет десять назад, проживает в частном секторе на улице Авиастроителей.

— И что нам с того? — не понял Туманов. — Хочешь повторно снять показания? Человек и в те годы был так себе свидетелем, что он вспомнит сейчас?

— Слушай, а вдруг… это он? — Рита втянула голову в плечи. — Все врет, ничего не видел, а сам за мной бегал? Ведь никто не видел, как он все видел… Знаешь, я уже два часа ковыряюсь в этих записях, думаю…

— Это новая идея фикс? — насторожился Туманов. — Деревни селькупов не хватило?

— Ты не понимаешь, — стала горячиться Рита. — Я слышала в ту ночь голос маньяка, даже видела его. Вдруг придет озарение, что-то щелкнет, когда я его услышу или увижу… Не понимаю, откуда столько скепсиса, — рассердилась девушка. — Здесь десять минут езды, через час вернемся…

Озарения, увы, не случилось. По чисто выметенному двору бродил, прихрамывая, пожилой мужчина в ватных штанах и меховой безрукавке — наполовину седой, наполовину лысый, со сморщенным, но не отталкивающим лицом. Он недавно поколол дрова, теперь стаскивал их к поленнице и укладывал аккуратными рядами. Работал неспешно, размеренно, делая паузы, чтобы отдышаться. Покосился не особо приветливо.

— Александр Михайлович? — учтиво осведомился Михаил. — Следователь Туманов. Это моя коллега. Есть минутка?

Мужчина поморщился — видимо, чувство к компетентным органам он пронес через всю жизнь.

— А чего хотели-то? — проворчал он. — Я того… занят вроде.

Туманов покосился на спутницу — что там насчет озарения? Рита уныло помалкивала.

— Мы ненадолго, — Михаил в нескольких словах описал цель визита. — Можем в дом не проходить, здесь поговорим, если вы такой занятой.

— Ну, вы и вспомнили… — лицо свидетеля вытянулось от удивления. —

Так это когда было? Мне без разницы, — пожал он плечами. — Можете в дом пройти, чаю хлебнуть. Но потом с дровами поможете, договорились? — он язвительно ухмылялся. — Ну, нет так нет, — сел на завалинку, вытряс папиросу из пачки «Беломорканала», прикурил от горящей спички. — Спрашивайте, коль пришли. Правда, ума не приложу, за каким рожном вам все это понадобилось…

Поговорили минут десять, дольше и смысла не было. Александру Михайловичу было шестьдесят два года, уже на пенсии, здоровье бог отнял, хотя он и старается молодиться. Последнее место работы — сторож в продуктовом магазине на Советской.

— Так всю жизнь сторожем и проработали? — поинтересовался Туманов.

— Не всю, — помотал головой Ковалев. — И фрезеровщиком работал, и стропальщиком на крановом заводе — пока здоровье позволяло. Все работы у нас, товарищ, хороши, выбирай на вкус, как говорится. А сторож — профессия ответственная. Дважды ловил воришек и в милицию сдавал, даже руку однажды сломали, а все равно обоих скрутил. Так ваши даже грамоты не дали. Про денежную премию вообще помалкиваю в тряпочку. На словах поблагодарили — мол, спасибо за работу, дражайший Александр Михайлович, а с вашей премией — шли бы вы лесом…

Супруга скончалась от тяжелой болезни десять лет назад, похоронили на грибовском кладбище. Остались с сыном, Виталька уже взрослый, работает на ответственной работе, вот только жениться никак не может — и Александр Михайлович уже опасается, что останется без внуков. А это — просто караул…

— Сын с вами проживает? — спросил Туманов.

— Со мной, глядите, какой домина, — кивнул мужчина на собственную «хатку». — Не пропадать же добру? Вроде средний был теремок, да дважды нему пристройки приделывал, вот и разросся. К нам даже из горисполкома приходили, замеры делали — мол, не жирно ли на двоих? Вроде не положены такие хоромы советским людям. Так не ломать же? Отбились с Виталькой, а потом он на ответственную работу перешел — так и вовсе забылось…

— Можете вспомнить ту ночь, Александр Михайлович? — спросил Туманов.

Вспоминал свидетель натужно, без особых откровений. Нового не добавил, даже то, что рассказал семнадцать лет назад, наполовину забыл. Сетовал, что по долгу службы не полагалась ему берданка, иначе пустился бы преследовать преступника. А так какой смысл? У преступника ружье было, не из палки же он стрелял? Не трус он, не был никогда трусом, но, извините, идти супротив ружья, не имея в запасе еще одной жизни… В принципе, претензий к человеку не было, девочке уже не угрожала опасность.

— А что с ней стало, с той девчонкой, не знаете? — поинтересовался Ковалев, раздавливая окурок носком сапога. — Жива? Выросла, поди?

— Все хорошо у девочки, — кивнул Туманов. — Живет в другом городе, да и не девочка уже, почтенная мать семейства, добилась общественного положения… — он проглотил смешинку, почувствовав сбоку сверлящий взгляд.

— Ну, и бог ей в помощь, — крякнул Ковалев. — Не знаю уж, чего хотел от нее тот мужик, но нельзя так с детьми… А вы, гражданочка, почему все время молчите? — перевел он взгляд на необычно тихую Риту. — Вы точно из милиции?

— Стажерка, — объяснил Туманов. — Набирается ума-разума.

За оградой просигналила машина — сиреневые «Жигули», и через несколько секунд появился жилистый субъект в темном расстегнутом плаще. Он был сравнительно молод, имел скуластое вытянутое лицо. Субъект хмурился. Родство с Ковалевым-старшим было видно невооруженным глазом. Отогнулся борт плаща как бы случайно, мелькнул прикрепленный к лацкану пиджака депутатский значок. «Только этого не хватало», — мрачно подумал Туманов.

— У нас гости, отец? — близко посаженные глазки придирчиво ощупывали посетителей.