Бите-дритте, фрау мадам
Шрифт:
Но смутить ухватившуюся за криминальную тему журналистку оказалось не так-то легко.
– Кстати, о крови. Вас, кажется, тоже ранили? – она кивнула на мой порез, который после этой Куликовской битвы разошелся и кровоточил. – Я что-то не видела у них ножей. Только палки…
– Это давнишнее, – прошипела я, заканчивая перевязку. – Картошку чистила и порезалась.
– И все-таки, почему вы отказываетесь от милиции?.. – Оксана укоризненно покачала кудрявой головкой. Короткие обесцвеченные волосы делали журналистку похожей на трепещущий под ветром одуванчик. Но одуванчиком она отнюдь не была – как минимум актинидией, что хватает зазевавшихся рыбок, решивших
Я даже испугалась, что она вызовет стражей порядка сама, но, видимо, журналистка решила не вмешиваться и только наблюдать. То, что в ближайшем номере областной газеты появится статья о бесчинствах в детском этнографическом лагере, сомнений не вызывало. Кстати о лагере… Где же наши юные пионеры? Все ли с ними в порядке?
Слава богу, в порядке оказались все. Испуганные и потому непривычно тихие мальчишки и девчонки по одному и по двое выходили из леса и молча вставали вокруг лежащего Николая. Только Надя, вытащенная мною из круга потерявших человеческий облик мужиков, то смеялась, то всхлипывала, пока подошедшая к ней Егоровна не обняла девочку за плечи и не увела в избу.
«Скорая» приехала, когда приехала. Не знаю, сколько времени прошло. Сорок минут? Полтора часа? Мне они показались вечностью. Сначала мы собирались перенести Николая в мальчишескую избу, но я неожиданно вспомнила, что людей с травмами черепа и позвоночника лучше вообще не трогать. Правда, вспомнила уже после того, как его голова моталась туда-сюда во время производимой мной перевязки.
Пожилой врач, памятный еще по вызову к Панфилову, кивнул мне, как старой знакомой, и равнодушно поинтересовался, кто его так?
– Нашлись умельцы, – пробормотала я в ответ. – С ним что-то серьезное?
– Смотря что считать серьезным, – хмыкнул эскулап. – Сотрясение мозга и несколько сломанных ребер гарантирую. Остальное будем посмотреть.
Когда «скорая» с так и не пришедшим в себя Николаем умчалась в Ухабов, я запоздало вопросила у Зацепина:
– А почему вы не поехали? Вам ведь тоже в больницу надо…
– Ничего, не развалюсь. Мы ведь до Алексея не дозвонились, так что я тут сейчас за главного. После сегодняшнего надо всех детей по домам отправить. А потом можно и в больницу.
Он сидел на крыльце дома, построенного на месте его родового гнезда, и то и дело подносил к уху свою «Нокию», чтобы поговорить с очередным родителем. Во время этих переговоров я еще раз убедилась, что дипломатических способностей Зацепину не занимать. Не прошло и получаса, как почти все родители оказались предупреждены и вскоре должны были приехать за своими чадами. Да и терпением Виктора Игоревича бог не обидел. Если бы мне досталось хотя бы половина того, что ему перепало от дмитровских мужиков, я бы голову от подушки не отрывала. А он еще находил в себе силы улыбаться растерянным подросткам и покрикивать на возбужденного, вьюном вьющегося Пашку. Разумеется, мальчишка чувствовал себя героем, который привел помощь в самый последний момент. То, что исход дела решила боевитая баба Степа, его нисколько не смущало. Главное, он был сопричастен к героической битве за родной лагерь, а до остального дела ему не было. Правда, надо отдать юному орлу должное, на меня он смотрел почти как на равного себе героя. И еще постоянно пытался помочь Зацепину, предлагая свою помощь в подносе воды, наборе нужного номера и транспортировке историка до ближайшей кровати. Зацепин отнеткивался, но я чувствовала, что предел его терпению уже очень близок.
– Идите прилягте, – увещевала я его. – Не стойте из себя пуленепробиваемого супермена.
– Я
– А вы… – я смутилась. – Вы – храбрец. Другой на вашем месте удирал бы так, что только пятки сверкали.
– Наверное, это было бы разумно. Но… Понимаете, мне вдруг почудилось… Это трудно объяснить. Мой дед партизанил в этих местах…
– Понятно.
– Ничего вам не понятно! – почти выкрикнул Зацепин. – И мне тоже. Потому что деда моего, Ивана Петровича Зацепина, советская власть лишила всего. Титула, достатка, дома этого самого лишила. А он ее защищать пошел. То есть, конечно, не ее, а родину свою, Россию-матушку. Так и погиб за нее где-то здесь. Я сколько ни пытался, так и не смог найти, где он похоронен. Все архивы перерыл. В том числе и ту часть немецкого, что у нас в Ухабове осталась. Я даже не знаю как именно он погиб. И сегодня мне вдруг показалось, что с ним тоже было так. Окружающие враги и он, один, без оружия… С детства мучил себя вопросом, а смогу ли я вот так…
– Получается, что смогли.
– Получается ли? Тут ведь не немцы с автоматами – соседские мужики с палками. Ведь не убивать же они нас пришли?
– Уверены?
– Уверен. Я все думал, как Иловский Алексея к ногтю прижать попытается? А он наш рабоче-крестьянский класс подпоил и натравил на проклятых «помещиков»… Поэтому и смысла не было милицию вызывать. У него ведь там давным-давно все куплены.
– Не согласна. То есть насчет милиции как раз согласна. Куплено там все. А вот насчет того, что мужики не убивать пришли… По-моему они в таком состоянии были, что могли мать родную зарезать и не заметить. Невменяемые какие-то…
– А кто у нас сейчас вменяемый? – философски вопросил Зацепин и начал закатывать глаза. Пришлось звать на помощь ребят и осторожно заносить заведующего музеем в его комнату на втором этаже. Так что выдавать детей на руки родителям пришлось мне вместе с путающимся под ногами Пашкой.
Солнце медленно, но верно скатывалось к горизонту, и почти всех пионеров уже разобрали, а я все никак не могла дозвониться до Панфилова. «Абонент временно недоступен» – вот и все, чего я смогла добиться от своего «Самсунга». Но ближе к вечеру удача все-таки мне улыбнулась, и Алексей Михайлович соизволил откликнуться. Я как можно доходчивей разъяснила ему ситуацию, и даже попеняла за телефонную недоступность. В ответ мой ошарашенный наниматель пробормотал что-то насчет потерянной посылки, которую он искал где-то в хранилище почтамта здешнего областного центра. И что сотовый там не берет.
Дождавшись от Панфилова обещания скоро приехать, я с тоской посмотрела на сидящую рядом Надю Маркину. Ту самую, чей крик заставил меня ввязаться в, казалось бы, безнадежную драку. Ведь если бы не автомат Егоровны… Кстати, мне так и не удалось разглядеть его поближе. Баба Степа почти сразу куда-то удалилась, и вернулась в лагерь уже безоружной. Тут я была с ней полностью согласна. Нечего подогревать у подрастающего поколения нездоровый интерес к таким вещам. Тем более что возвратившиеся в лагерь мальчишки, все как один потянулись к табельному оружию немецкого вермахта. В общем, все было тихо и мирно. Даже заурчавший возле шлагбаума мотор напоминал больше мурлыканье ласковой кошки, чем тревожный набат. А зря.