Бите-дритте, фрау мадам
Шрифт:
Не помню, почему мне понадобилось обернуться именно в этот момент. Сидя на крыльце в обнимку с так и не пришедшей в себя Надей, я смотрела на тропинку, ведущую к дороге, и в ожидании Алексея Панфилова размышляла, как он отреагирует на мой расплывшийся на пол-лица синяк. В том, что он расплылся очень живописно, я не сомневалась ни минуты. Взгляд, мельком брошенный в зеркало музыкального салона, явил мне весьма плачевное зрелище. Не знаю, скоро ли отважусь на второй. Такие вот мысли, весьма далекие от безоблачных, занимали мое внимание, пока я не решила перенести его на ближайшие к дому кусты. И сделала это как раз во время, чтобы увидеть, как плотная зеленая завеса раздвигается и пропускает на поляну четырех подозрительного
Да к нам пожаловали тигры. По крайней мере, один из них, явно возглавлявший эту не святую троицу был именно тигром. Скользящим шагом он двинулся прямиком ко мне, а я, вместо того, чтобы предпринять что-нибудь конструктивное, например, спросить «какого черта?! что вам надо?!», залюбовалось его текучей, обманчиво расслабленной походкой. Потому что точно так же двигаются оба моих неудавшихся жениха. Мама дорогая, ну с какой стати моем пути попадаются такие мужчины? В друзьях или врагах, но такие – способные голыми руками искрошить в капусту целый взвод. Вот и этот «тигр» в отличие от остальной тройки, не размахивал оружием (похоже, он его даже не имел), а просто шел. Но так, что хотелось провалиться сквозь землю, только бы не вставать у него на пути.
Столбняк отпустил меня, когда между нами оставалось еще добрых двадцать метров.
– Беги! – рыкнула я на Надю, расширившимися от ужаса глазами смотревшую на новую напасть, и толкнула ее в сторону почерневшего в подступающих сумерках леса. Дважды упрашивать девочку не пришлось, и она вспугнутым зайцем рванула прочь, к немалому моему облегчению. Мне оставалось только последовать ее примеру, однако ноги несли меня отнюдь не в лесную чащу. Для начала я влетела в чулан, где возился, собирая вещи в огромный, не по росту рюкзак, мой подопечный, из-за которого, как я не без основания подозревала, и пожаловали к нам люди в черных масках.
Но то ли ноги мои поутратили девичью резвость, то ли пришельцы оказались слишком быстрыми, только едва я успела ухватить ничего не понимающего Пашку за плечо, чтобы вытащить его из чулана и броситься в спасительный лес, как сразу же за дверью раздался дружный топот обутых в кроссовки ног. Поздно. О попытке прорыва я даже и не думала – силы были явно неравны. Мне и с одним-то «тигром» не справиться. Оставалось только захлопнуть дверь перед самым его носом и задвинуть крепкий бронзовый засов, тоже, между прочим, музейную ценность. Не менее крепкое плечо тут же попыталось высадить дверь, а через мгновение таких плеч стало четыре. Ничего, так просто им сюда не пробиться. Толстая дубовая дверь укрепленная железными полосами (деньги тут что ли собирались хранить?) продержится достаточно долго, а в окно полуподвального чулана сможет пролезть только тщедушный Пашка.
Звон разбитого стекла и сдавленные матюги подтвердили мою уверенность. Некоторое время мы с моим подопечным будем в безопасности. А потом… Дверь опять затрещала под натиском налетчиков.
– Что им надо? – Пашка растерялся до такой степени, что не успел еще испугаться.
– Тебя, – коротко ответила я, прижимая его к стене. Чулан загибался углом, и та часть, где мы сейчас оказались, из окна не просматривалась, но стоит выйти на середину и…
– А кто они? – снова спросил мой подопечный, поставив меня в тупик. То что обещаниям Петра Петровича Иловского не трогать семью Панфилова грош цена в базарный день, ясно было
– Я не знаю, кто это, – честно ответила я. – И что нам теперь делать, тоже не знаю.
– А я знаю! – с оттенком превосходства заявил юный Панфилов, удовлетворенно созерцая мое недоуменное лицо. – Здесь потайной ход есть. Под домом. К самому озеру ведет.
– Откуда знаешь?
– Миксер показал, – возбужденно зашептал Пашка. – Я его однажды с бутылкой водки застукал, и он попросил, чтобы я не говорил никому. А потом этот ход показал. Как бы в оплату… Мы по нему до самого озера добрались, – он и дальше куда-то вел, только там камни осыпались. Миксер говорил, что ход старый, дореволюционный, наверное.
– И как туда попасть? – мне было глубоко наплевать, чей это ход, лишь бы скорее в нем оказаться.
– Вот этот самый шкаф надо отодвинуть…
Мальчишка не успел договорить, а я уже уперлась спиной в старинный, чертовский тяжелый шкаф, где хранилось с моей точки зрения сущее барахло, очевидно представлявшее для Зацепина историческую ценность. С возмущенным скрипом старая развалина поддалась, и я действительно увидела в деревянном полу аккуратно пропиленное отверстие, в глубине которого виднелась ржавая металлическая крышка обещанного люка. Открыть его, и спровадить в темное каменное чрево часто дышащего Пашку оказалось делом двух минут. Я уже сидела на краю люка и собиралась последовать за ним, как вдруг раздавшийся из-за двери голос заставил меня замереть и покрыться ледяным потом, несмотря на тридцатиградусную жару:
– Слушай внимательно, телохранительница. У нас мало времени – я не хочу рисковать. Если ты сейчас не отдашь нам пацана, мы сначала прикончим старую ведьму, а потом этого очкастого хмыря. Да, тут еще девчонка одна пробегала. Ну, ты тоже знаешь, что мы с ней сделаем…
– Мразь! – выдохнула я, вцепившись в края люка, ногти противно скрипнули о дерево. – Какая же ты мразь. Я тебя своими руками задушу, подонок! Сволочь, скотина…
Меня трясло, как на электрическом стуле, а из горла лились такие ругательства, что выглянувший из люка Пашка распахнул глаза на пол-лица. Когда весь словарный запас родного языка был исчерпан, я перешла на английский. Это большое заблуждение, что по-настоящему материться можно только на русском. В языке Шекспира встречаются такие крепкие выражения, что и не вдруг переведешь. Но, похоже, стоявший за дверью достаточно владел английским, чтобы разобраться в моих пожеланиях.
– Прекрасная речь, – похвалил он, как ни в чем не бывало. – К сожалению, я не понял все дословно, но смысл уловил. Жаль, что не могу ответить тем же – в школе немецкий изучал. Но промолчать тоже не могу.
Его немецкий мат был чертовский хорош. И хотя я понимала с пятого на десятое (в институте немецкий изучала только факультативно), общий смысл тоже уловила.
– Ну, хватит, валандаться, – перешел он на русский. – Отдай мальчишку. Ему-то ничего не грозит, если только папаша упрямиться не будет.
– Ты кому это предлагаешь? Телохранителю? – спросила я, лишь бы хоть что-то спросить, лишь бы не думать о том, что мне предстояло сделать. – Что я после этого скажу его отцу?
– Скажешь, что если он продаст Иловскому свой участок, то назад сына получит в разобранном виде.
Значит, предчувствие не обмануло меня, и к этому похищению Иловский действительно не причастен. Но тогда кто? Кто может быть так заинтересован в невзрачном куске земли, если ради обладания им решился на такое? Может быть, вместе с минеральной водой его недра скрывают золотые жилы и алмазные трубки?