Бизнес - класс
Шрифт:
– А если не снимем?
– она поспешно одевалась.
– Если наоборот, один раз и - все? Не забывай, у него совершенно изношенное сердце.
" А у меня?"
– Лара! Понимаю, что выгляжу отчаянным занудой. Но согласись, так не может продолжаться вечно!
– Не может.
– Пойми, я не приспособлен для таких вот, как говорят, двойных стандартов. Надо выбирать.
– Пожалуй, надо. Тогда давай присядем, - поколебавшись, предложила одетая уже Лариса.
Предчувствуя недоброе, Коломнин сел, укутавшись
– Сережка! Если называть вещи своими именами, мы оба нищие, - Лариса отколупнула ноготком отклеивающиеся ветхие обои, скользнула взглядом, будто ненароком, по убогой наборной мебели.
– А я не умею жить нищей. И не хочу, чтоб дочь привыкала. Я на самом деле привязана к своему свекру. Но есть и другое: у него деньги. Не станет Салман Курбадовича, не станет и денег. Потому что положение таково, что месторождение сразу растащат. А мы с дочкой останемся ни с чем.
– Я прилично зарабатываю.
– Господи! Разве я об этом нищенстве? Не хватало еще, чтоб мы по помойкам побирались! По мне бедность, если не имеешь денег купить вещь, которая приглянулась тебе в магазине. То есть я могу обойтись и без этого. Привыкнуть экономить. Но - зачем, если можно себе не отказывать? Что ты опять заулыбался?
– Это не улыбка. Это гримаса. Просто по мне бедность и нищета не одно и то же. Как говаривал все тот же мой друг: "Бедность - состояние кошелька. Нищета - состояние души".
– Фразы! Фразы! Что-то тебя не к месту потянуло на афоризмы, - в голосе Ларисы проявилось ожесточение.
– Как же ты меня не понимаешь?
– Пытаюсь.
– Правда?! Ведь все так просто. Сейчас нет ничего важнее, чем вытянуть компанию. Это - будущее. Для всех. Сколько у нас на это времени?
– Месяц до срока плюс три месяца пролонгации. Итого: до принятия окончательного, командирского решения - четыре месяца.
– То есть...
– она пошевелила губами.
– Конец июня. За это время мы обязаны очистить компанию и, главное, достроить нитку. Разве это не задача?
– Я так понял, что ты предлагаешь расстаться?
– безысходно произнес Коломнин.
– Расстаться? Расстаться?!
– Лариса подскочила к нему. Обхватила. Дурачок! Но ты же дурачок. Не нужен мне никто, кроме тебя. Я о другом. Есть цель. Мы должны ее достичь. И разве ради этого мы не можем подождать четыре месяца? Скажи - можем?
– Наверное. Но для чего?
– Потому что если Фархадов узнает о нас, то - я даже не знаю. Он способен в гневе все разрушить. А желающих проинформировать теперь, когда я стала финансовым директором, можешь не сомневаться, достанет. Да тот же Мясоедов!
– Его гнать надо!
– Еще чего? Размахался. Выгнать человека, у которого в руках все финансовые связи. Вот мы сначала эти связи на себя перезамкнем. А уж тогда!.. Ну же, Сережка! Тем более каждый день будем видеться на работе.
– Будем. А
– Стабилизируем производство. Поставим нормальную команду. Фархадов собирается переоформить на внучку часть акций "Нафты". Я хочу, чтоб это были акции процветающей компании. И тогда мы с ней станем независимыми.
– И ты согласишься уехать со мной в Москву?
– Коломнин заставил себя освободиться от ласкающих пальцев. Требовательно взглянул.
– Да! Тогда - да!
– глухо подтвердила Лариса.
– Господи! Целых четыре месяца без тебя. Знаешь хоть, что это такое?
– Это ты меня спрашиваешь?!
Она ошарашенно закрутила головой, будто только теперь осознав безмерность этих предстоящих четырех месяцев, и, решительно стянув джемпер, - прыгнула на него сверху.
– Ты боялась опоздать, - напомнил Коломнин.
– Плевать! Сегодня - плевать!
Перед самым отъездом Коломнину позвонил Лавренцов и между прочими новостями сообщил, что его сына Дмитрия по протекции Ознобихина перевели помощником Маковея. Лавренцов сделал предвкушающую паузу в ожидании комментария, но его ждало разочарование: на новость Коломнин не отреагировал. Говорить собственно было не о чем. Те, кто лишил его любимой работы, теперь пригрели его сына. Коля Ознобихин явно готовил козыри на случай дальнейших столкновений по "Руссойлу".
Томильск. Большая стирка
Но едва самолет приземлился в Томильске, московские "болячки" отступили под напором множества сибирских "язв".
В первый же день по прилете Коломнина остановил в коридоре сумрачный Мамедов.
– Думаешь, самый умный, да? Дядя Салман большой человек, потому наивный. Он вам поверил. Но я тебе не верю. Хочешь из-под него месторождение "вымыть", потому и Мясоедова сдвинули. Правильно. Лариса кто? Женщина, и больше никто. И меня от безопасности отстранить задумали. Понимаете, что при мне к дяде не подступитесь. Так вот чтоб знал: я дядю Салмана не брошу. Простым охранником пойду, а не брошу. И, если предашь, я тебя сам лично загрызу, - он значительно отогнул край пиджака, из-под которого выглянула рукоятка пистолета "Макаров". Маленький кавказец обожал оружие.
– Понял, нет?
– Понял, да! Спасибо, Казбек.
– Не понял?
– изготовившийся к жесткому отпору Мамедов опешил.
– За то, что прямо сказал, спасибо. А прочее - жизнь определит. Нам сейчас не воевать время, а в одну связку впрягаться. И твоя помощь мне очень бы кстати была. Как и дяде Салману.
Коломнин протянул руку.
– Хитрый, да? Все равно не верю. И следить буду, - буркнул Мамедов. Но руку, поколебавшись, пожал.
Из дорогого отеля Коломнин и Богаченков перебрались в принадлежащий "Нафте" уютненький пансионат под Томильском, использовавшийся для размещения элитных гостей, прилетавших в нефтяную компанию.