Благородство поражения. Трагический герой в японской истории

Моррис Айван

Бедность вовсе не была характерной чертой одного класса крестьянства. Большинство самураев, за исключением высших чинов, жили в спартанских условиях, и их экономическое положение почти не отличалось от соответствующего у фермеров в более процветающих районах Японии. Они переносили лишения, опираясь на чувство гордости своей древней воинской традицией, прививая своим сыновьям понятия ценностей хаято — идеального самурая из Сацума, в котором благородная умеренность сочеталась с доблестью, ловкостью и независимостью. [572]

572

Обычно слово хаято выводят от слова хаяси («быстрый, проворный»).

Именно в такой военной семье в конце эпохи Токугава и родился Сайго Такамори и на протяжении всей жизни никогда не забывал о своем статусе самурая из Сацума. Он был старшим из семи детей. [573] Его отец, незначительное официальное лицо клана, [574] служивший у Повелителя Сацума главой отдела расчетов, был известен своей неподкупной честностью. В социальной иерархии самураев семья Сайго занимала низкое место; [575] они были бедными даже по умеренным стандартам хаято Сацума. Как это было принято в Сацума среди мелких самураев, его отец, по рассказам, пополнял свои доходы сельскохозяйственными работами, в чем ему помогали Такамори и трое других сыновей. Когда Такамори исполнилось шестнадцать, он закончил учебу в школе клана и немедленно начал работать в качестве клерка-ассистента удельного магистрата, пополняя семейный бюджет своим скромным заработком. Острое чувство

бережливости и долга было привито будущему герою с раннего возраста.

573

Эта мирская гордыня сочеталась с предположительно «реакционными» тенденциями Сайго. На пример: Танака, Сайго Такамори (Токио, 1958), с. 5.

574

В следующей хронологии приведены основные даты жизни Сайго в сочетании [в квадратных скобках] с важными событиями современной японской истории:

1828 (25 января) родился в Кагосима

1859 (11 лет) поступил в школу клана 1844 (16 лет) оставил школу и назначен кориката-какияку (чиновник-ассистент городского управления), оставаясь на этой должности до 1855 года.

[1848 кризис в клане Симадзу; Сайго поддерживает Нариакира]

[1851 Симадзу Нариакира становится даймё Сацума]

1852-55 (24 года) умирают родители Сайго и дед

[1855 в Японию прибывает коммодор Пэрри]

[1854 для Запада открыт первый японский порт]

1854 (26 лет) поездка в Эдо в эскорте Нариакира

1855-58 (27–30 лет) представитель Нариакира в Эдо, Киото и др.

[1856 Таунсэнд Харрис назначается генеральным консулом в Японии.]

[1857 в Симода подписывается конвенция, регулирующая торговлю с Америкой]

[1858 режим Бакуфу подписывает другие договоры с зарубежными державами]

[1858 умирает Симадзу Нариакира; его преемником становится его сводный брат — Хисамицу]

1858 (30 лет) пытается покончить жизнь самоубийством со своим другом Гэссё

[1858-59 чистка «Ансэй»]

1859 (30 лет) ссылается

[1860 убивают Ии Наоскэ — главного министра сёгуната]

1862 (34 года) возвращается из первой ссылки

1862 (34 года) ссылается вторично

1864 (36 лет) прощен и возвращен из ссылки; назначается главным эмиссаром Сацума в Киото и поверенным лицом

[1865 британский флот бомбардирует Кагосима]

[1864-65 удачные кампании против неуступчивого клана Тёсю]

[1865 сэр Харри Паркес прибывает в Японию в качестве первого британского министра; устанавливает тесные контакты с Сацума]

1865 (37 лет) вступает в официальный брак с Итоко

[1866 альянс Сацума-Тёсю против Бакуфу]

1866 (38 лет) принимает сэра Харри Паркеса в Кагосима

[1867 смерть императора Комэй; вступление на трон императора Мэйдзи]

[1868 император Мэйдзи провозглашает Императорскую Реставрацию 5 января]

[1868 7 апреля замок Эдо сдается войскам роялистов; падение режима Бакуфу]

1868 (40 лет) возвращается в Кагосима и работает в местной администрации в качестве Советника клана

1871 (45 лет) едет в Токио и входит в центральное правительство в качестве Главного государственного советника

[1871 правительство объявляет об упразднении уделов и образовании префектур под контролем центра: официальный конец эпохи феодализма]

[1871 миссия Ивакура отправляется в Европу; Сайго, Окума и Итагаки становятся главами временного правительства]

1872 (44 года) назначается главнокомандующим императорским телохранителем и полевым маршалом

1872 триумфальное возвращение в Сацума во время визита туда императора Мэйдзи

[1875 правительство объявляет о всеобщей воинской повинности]

[1875 миссия Ивакура возвращается в Японию]

1873 (45 лет) после Корейского кризиса выходит из правительства; возвращается в Кагосима и в 1874 (46 лет) основывает там частную школу

[1874 самурайское выступление в Сага]

[1876 правительство отменяет право самураев на ношение мечей и другие привилегии]

[1876 самурайские восстания в Кумамото и Хати]

1877 17 февраля (49 лет) возглавляет Сацумское восстание (сэйнан сэнсо)

1877 24 сентября (49 лет) поражение; совершает самоубийство в Кагосима

[1889 принятие Конституции Мэйдзи]

1890 (13 лет после смерти) присваивается 5-й придворный ранг

1898 (21 год после смерти) бронзовая статуя ставится в парке Уэно.

575

Семейство Сайго происходило от Кикути — роялистского клана, сражавшегося на стороне Южной династии в XIV веке на той же проигравшей стороне, что и Кусуноки Масасигэ. Отец Такамори был отпрыском в девятом колене предка, который приблизительно в 1700 году стал вассалом Симадзу — наследственных правителей Сацума. Он принадлежал к категории, именовавшейся харадзамураи («средние самураи»), которую У.Г.Бисли определяет следующим образом: «Вассал с полным самурайским статусом, безусловно высший по отношению к асигари (пешему солдату), но не принадлежащий к небольшой группе самураев высшего слоя, близких к дайме.» W.G.Beasley, The Meiji Restoration (Stanford, 1972), p. 428.

Вот краткая генеалогия:

Сайго Кюбэй

Тацуэмон

Сиихара Масако======== Китибэй

(ум. 1853) (ум. 1852)

Аико Такамори Иваяма Итоко Кохэй

(Саэидзи (1843–1877) (1850–1877)

Аигана с о-ва Осима

1837–1902) Цугумити Китидзиро

(1843–1902) (1833–1868)

Оясу Отака Огин

Кикуко Кикудзиро Торатаро Умадзиро Торидзо

(р. 1862) (1861–1928) (р. 1866) (р. 1870) (р. 1873)

Китиноскэ Такатэру

(р. 1906)

Двойные линии указывают брачные связи.

Одним из самых известных фактов относительно Сайго Такамори, являются его размеры. Его фигура была бы впечатляющей в любой стране, а уж для Японии XIX века он представлял собой настоящего Гаргантюа. Много уважительных (а часто — фривольных) анекдотов обыгрывали его тучность, из-за которой, как говорили, он не мог сесть на лошадь; также известен был его аппетит. Такамори наследовал свое сложение от нескольких поколений семьи Сайго, его отец был крупный мужчина выше 180 см роста и мощный борец «сумо». По рассказам, Такамори был большим ребенком с широко поставленными глазами, и уже в школе знаменит своей грузностью. Во взрослом возрасте его рост составлял почти 180 см, а вес — 96 кг. У него была бычья шея (размер воротника — 19 дюймов) и неимоверно широкие плечи. Встречавшиеся с ним люди неизменно поражались его большими, пронизывающими глазами (британский дипломат Сэйтоу описал его так: «у него были глаза, блиставшие как большие черные бриллианты [576] ») и большими, кустистыми бровями. Современник-биограф добавляет, что он также был наделен огромными гениталиями (идай нару коган), хотя источник этих сведений не установлен. [577] Для страны, исторические фигуры которой стремились размерами соответствовать среднему уровню, он представляется в некотором смысле больше самой жизни. Эта необычная физическая величина Великого Сайго позже стала ассоциироваться с определенными внутренними качествами, и прежде всего — с сильным, нонконформистским характером, особо почитаемым в Японии по причине своей редкости.

576

Ernest Satow, A Diplomat in Japan (London, 1921), p. 181.

577

Танака, Сайго Такамори, с. 1. Этот неподтвержденный отчет о мужественном подарке Сайго может быть частью героической традиции. Можно предположить, что описание фигуры Сайго есть часть легендарного преувеличения, однако его мешковатая, большого размера армейская форма (ранее хранившаяся в музее храма Ясукуни Дзиндзя, теперь — в частной коллекции) может быть точно измерена и подтверждает размеры, традиционно приписывавшиеся герою.

Одним из примечательных фактов, дополняющих легендарные черты Сайго Такамори и ставящих его в один ряд скорее с Ёсицунэ или Масасигэ, а не с известными современниками типа Кидо или Окубо, является то, что он никогда не соглашался фотографироваться — ни в группе, ни в одиночку, и даже императору Мэйдзи отказал в фотографии. Он жил во время, когда у японцев уже началось повальное увлечение фотокамерами, и все остальные знаменитые персонажи эпохи Мэйдзи были запечатлены на многочисленных фото. Сайго же выделяется своим отсутствием на групповых фотографиях руководителей правительства 1871–1875 годов. Нет также ни одного портрета, зарисовки или скульптуры, сделанной при его жизни. Все картины и скульптуры Сайго Такамори, исполненные в то время, включая знаменитое произведение Эдуарде Чиоссоне (1832-98, итальянский художник, привезший в Японию технику писания картин маслом), были работами людей, зачастую видевших его лишь отрывочно, однако которым он никогда не позировал. В результате мы даже не знаем, носил ли Сайго бороду, или усы. На большинстве гравюр эпохи Мэйдзи он изображен заросший волосами, однако официальные портреты и статуи показывают нам его чисто выбритым. Откуда это странное нежелание быть запечатленным в качестве визуального двойника? Простой скромностью это вряд ли можно объяснить, поскольку он вовсе не избегал общественного внимания. Возможно, он стеснялся своей полноты, или предпочитал, чтобы его узнавали по содеянному и по характеру, а не по внешним физическим аттрибутам, либо на него повлияло собственное убеждение в необходимости «отсутствия концентрирования на себе» (дзико футюсин сюги). Возможно, здесь была и другая, более тонкая и менее осознанная причина, а именно глубокое чувство морального стыда и личной

никчемности — тот же мотив, по которому он отказывался от титулов и прочих мирских почестей, мог побудить героя искать смерти.

На протяжении почти всей жизни, этого бегемота с Запада переполняла ярость. В школе, где он приобрел клички удо (остолоп) и омэдама (выпученные глаза), он был сильным драчуном; позже он использовал свой вес, как борец сумо, а в свои последние годы на Кюсю вырабатывал свою физическую энергию, без устали бродя по окрестным холмам со своими собаками. Одним из неприятных последствий его веса была малоизвестная болезнь, происходящая от ожирения. Во время ее сильных приступов Сайго был вынужден очищать себя весь день, не выходя из дома. Он использовал эти периоды вынужденного затворничества чтобы писать письма своим соратникам, — таким образом, историк может благодарить за ту огромную корреспонденцию, которая дошла до нас, именно тучность героя.

Относительно личности, заключенной в такую большую оболочку, трудно отделить факты от легенд. Ребенком он казался несколько заторможенным, в школе клана он стал известен, как вялый и неразговорчивый юноша. [578] В один из дней — типичная (и, не исключено, апокрифическая) история — он нес по тропинке большой поднос с пирожками, когда другой мальчик, решивший подшутить над неповоротливым приятелем, выпрыгнул из зарослей с диким криком; молодой Сайго аккуратно поставил поднос на землю и, повернувшись к шутнику, сказал со своим медленным сацумским акцентом: «Боже, как ты меня напугал!» Кажущаяся медлительность Сайго, разумеется, скрывала переполнявшую его энергию, стимулировавшую его бешеную карьеру, однако «раздражающая молчаливость, которая может сойти за презрение или мудрость», характеризовала всю его жизнь. [579]

578

Утимура Кандзо (Дайхётэки Нихондзин, Токио, 1970, с. 21) описывает его, как «зажатого, молчаливого юношу» (норой мукути-но сёнэн), которого многие из однокласников считали «примитивным» (ахо). Он получил прозвище удо, обозначающее большого, бестолкового парня.

579

Танака, Сайго Такамори, с. 296 и Marius Jansen, Sakamoto Ryoma and the Meiji Restoration (Prinston, 1961), p. 159. Для сравнения можно привести «косноязычное упрямство» и «тайную и яростную непоколебимость» Лютера, описываемую у Erik Erikson, Young Man Luther (New York, 1962), p. 63.

Уже в молодости он был самостоятельным и выказывал мало почтения авторитетам, и эти черты остались у него в последующем, когда он проявлял откровенность и неортодоксальность, которые традиционно избегаются японцами из опасения быть за это наказанными. Будучи резким, непослушным мальчиком, Сайго в конечном счете завоевал уважение школьных товарищей своей смелостью и предприимчивостью. Он стал вожаком (нисэгасира) группы мальчиков из мечтных самурайских семейств, в числе которых был и Окубо Тосимити, оказавший столь большое, а, в конечном счете, — фатальное влияние на его жизнь. [580] До самой смерти моральная неустрашимость и презрение к физической опасности оставались чертами личности Сайго, и даже современники, считавшими его цели путанными, а методы — немудрыми, никогда не ставили под сомнение его храбрость. Под его сдержанностью и молчаливостью скрывалась натура страстная, полная энтузиазма, временами разражавшаяся приступами неистовства. Следующий инцидент произошел в 1860 году, во время его первой ссылки. В один из дней на остров, где он жил, пришли известия, что главный министр сёгуната, которого он сам собирался уничтожить, как врага двора, был убит в Эдо:

580

В «психологическом анализе» образа Окубо Алберт Крэйг указывает, что мальчишеское неповиновение до некоторой степени поощрялось среди самурайской молодежи в Сацума, как признак мужественности. (Craig and Shively, eds.. Personality in Japanese History, pp. 269, 274, 278.) Идеальный воин, по представлениям, царившим на Кюсю, был готов нарушить установленные правила ради достойной цели.

«Наконец-то они это сделали», — сказал сам себе Сайго. Он не мог оставаться спокойным. Взяв с подставки в нише деревянный меч, он выбежал из дома в сад и стал наносить удары ни в чем не повинному старому дереву, крича при этом во всю силу своего голоса, как если бы он ударял не дерево, а человека, вызывавшего в нем такую ярость. Его крики далеко разносились в ночной тиши. Были слышны также и удары по дереву. Люди с удивлением думали — что произошло, но он ни на что не обращал внимания, будучи вне себя от ярости. И лишь когда фехтовальные упражнения со старым деревом освежили его, он снял сандалии, омыл ноги и вошел в дом. Он уже вернул себе свое обычное спокойствие. [581]

581

Мусякодзи, «Великий Сайго», с. 86. Этот инцидент (напоминающий историю с Осио и рыбой) может быть апокрифичным, однако он типичен для анекдотов о резком характере героя.

Но ярость осталась, и скоро она проявится при более серьезных обстоятельствах.

С юности его характеризовала особая моральная разборчивость, отмеченная прямолинейной честностью, выдержанностью в словах и вкусах, отвращение к самовыставлению и полное отсутствие скупости. Среди лидеров эпохи Мэйдзи он был уникален в том смысле, что давал образец отсутствия всяческого интереса к славе и наградам. По мнению одного из его ревностных приверженцев, причина этого заключалась в том, что он делал лишь то, что считал действительно отвечающим интересам нации. [582] Возможно, это и так, но было бы наивным не предположить возможности желания обрести благородную репутацию, — это сыграло свою роль; такую цель — сознательно, или бессознательно — он преследовал всю свою жизнь.

582

Мусякодзи Санэацу (род. 1885) «Великий Сайго», с. 341.

Относительно магнетизма личности Сайго не может быть никаких сомнений. Он оставлял глубокое впечатление у всех, кто с ним встречался, от молодого последователя, признавшего в нем божество, до проницательного английского дипломата, ошеломленного силой его характера. [583] Особенность очарования Сайго основывалась на комбинации мощного физического сложения с явной открытостью, бьющей из него человечностью (столь отличной от холодного, эгоцентрического фанатизма Осио Хэйхатиро), простым, почти детским удовольствием, получаемым от данного момента, и живым, земным юмором. В отличие от большинства знаменитостей своего времени, он был прост и естественен с равными, спокоен, заботлив и терпелив с низшими. Однако, прежде всего динамизм воли и энергия сделали его, по словам современного историка, «самым мощным персонажем японской истории [584] ».

583

Этим дипломатом был Эрнст Сатоу, впечатления которого от Сайго цитируются в «Тайдан», стр. 6.

584

Craig and Shively, Personality in Japanese History, p. 274.

Однако, между строками панегириков, писанных современниками, и поздних биографий, прославлявших героя, мы находим намек на более темные стороны его характера. Одной из особо ярких деталей раннего этапа жизни Сайго была его реакция на смерть самурая из Сацума, который был близок семье Сайго и который, пытаясь обеспечить для Симадзу Нариакира наследование места предводителя клана, стал замешан в неудавшийся заговор и был приговорен к ритуальному самоубийству. По одной из версий этой истории, Сайго лично наблюдал эту славную сцену. В тот момент, когда самурай был уже готов вонзить меч себе в живот он обернулся к молодому человеку и объяснил, что лишает себя жизни ради своего господина и своей провинции. Считается, что этот драматический опыт впервые пробудил в герое чувство долга и самопожертвования. [585] По другой, более вероятной версии, Сайго не присутствовал при самоубийстве, но позже получил окровавленное нижнее кимоно, которое самурай надел перед тем, как разрезать себе живот, и завещал передать молодому человеку в качестве прощального подарка. «Глядя на это грустное и зловещее напоминание о своем друге, — говорит один из биографов, — Сайго поклялся отомстить продажным лицам клана, а также в том, что Нариакира займет свое законное и должное место их повелителя». [586] Какое бы величественное воздействие ни оказало это происшествие на молодого человека, оно вполне могло пробудить в нем очарованность благородством самоуничтожения и породить желание собственной смерти — желание, впервые реализовавшееся в попытке утопиться в возрасте тридцати лет, позже повлиявшее на его решение поехать в Корею, «чтобы быть там убитым», и, в конечном счете, приведшее его к восстанию, которое было в буквальном смысле самоубийственным.

585

Утимура, Дайхётэки Нихондзин, с. 21.

586

Мусякодзи, «Великий Сайго», с. 8.