Благородство поражения. Трагический герой в японской истории

Моррис Айван

Официальная реабилитация Сайго Такамори — малозначимая формальность в тот момент, когда он был надежно мертв — не являлась просто попыткой залечить старые раны, но отражала то, как его воспринимали японцы. Правители страны, похоже, с некоторым запозданием осознали, что в их распоряжении был настоящий герой, и что следует воспользоваться случаем, дабы воздать ему заслуженные почести. Он был не только самым популярный из лидеров движения Реставрации, но стал считаться эталоном японского героизма в современной истории Японии, человеком той же эмоциональной традиции, что Ёсицунэ и Масасигэ, которого, благодаря его особой японской комбинации качеств, можно не просто почитать, но и любить.

Его близкие приверженцы и последователи поклонялись ему, как сверхчеловеку, и его последнее поражение в бою ничуть не приуменьшило их энтузиазм. Типичные нижеследующие заметки составлены юношей, который сопровождал его в полном опасностей отступлении из Кумамото, когда стало ясно, что восстание провалилось:

Когда я шел по дороге, [кто-то] внезапно остановил меня и сказал: «Мальчик, подожди немного.» «В чем дело?» — спросил я, оборачиваясь. «Тебе надо уйти с дороги, так как приближается Учитель». Мы оба сошли с дороги на левую сторону. Неторопливо приближался Дай-Сайго сэнсэй [Великий Учитель Сайго], в шляпе… и с мечом на боку. Казалось, что он неспешно охотится на этих мирных полях, забыв о присутствии противника. Когда, я подумал, что это соответствует наружности государственного мужа и достоинству величайшего героя в мире, я не мог не почтить его. «Какой великий человек, наш Учитель!»

«Да, он — божество». [538]

Не только сторонников Сайго поражала сила его личности. Даже такие его враги, как генерал Ямагата, ответственный за разгром восстания Сайго, признавали его величие, одновременно порицая его неумелые расчеты. После умиротворения в лояльной правительственной газете появилась редакционная статья, в которой подчеркивались недостатки руководства и управления Сайго, но восхвалялись его честность и храбрость, а в заключении говорилось, что «в некоторых отношениях он был замечательным человеком»:

538

Из

описания Каваками Такэси, цитируемого Мусякодзи Санэацу, «Сайго Такамори» (перевод и адаптация Сакамото Мориаки в Great Saigo, The Life of Takamori Saigo (Tokyo, 1942). Я привожу цитаты из версии профессора Сакамото, которая дальше указывается, как «Мусякодзи».

Каким человеком был Сайго Такамори? Его дом не блистал ни богатством, ни количеством слуг. Однако он обрел такое доверие народа, что смог поднять целую армию на восстание против императорских сил и, несмотря на то, что к нему присоединились всего три провинции, в удачных боях и отступлениях он продержался против правительства более полугода. Наконец… окруженный императорскими войсками, он пробился сквозь них и бежал в свои родные места в Кагосима, где был убит в бою. Если тщательно проследить его путь, мы увидим, что он пронес свою славу до самого конца. Он умер, не испытав позора, и мирно закрыл свои глаза… [539] Немного спустя, когда пришло время составлять сборник «Посмертных слов» Сайго, его редактором стал не кто иной, как управляющий северного клана, участвовавшего в яростных сражениях с героем в 1867-68 годах. Предисловие к этому сборнику заканчивалось надгробным плачем: «Увы, отчего ты так спешно покинул этот мир, Повелитель Сайго? [540] »

539

Статья из «Хоти Симбун», цитировавшаяся на стр. 180 «The Tokio Times» от 29 сентября 1877 года. «The Tokio Times» — американский еженедельник, была одной из самых ранних англоязычных газет в Японии. В ее описаниях Сацумского восстания чувствуется сильная анти-сайговская позиция. В противоположность этому, конкурировавшая с ней британская газета, выходившая в Японии в то время, «The Japan Mail», постоянно поддерживала дело Сайго; в этом выражены особые британские связи с Сацума, возникшие после визита в 1866 году в Кагосима сэра Гарри Паркеса, а также пробританскими настроениями самого Сайго.

540

Предисловие Соэдзима Танэоми (1828–1905) цитируется Сакамото Мориаки в его Вступлении к Нансю-О (Сайго Такамори) — «Посмертные Слова», — неопубликованном манускрипте (в дальнейшем упоминаемого, как Сакамото, Нансю-О), с. 25. Я глубоко признателен Сакамото Мориаки (ранее — профессор университета Кагосима), предоставившему мне обширный материал о Сайго Такамори, с которым его семья имеет тесную родственную связь (его отец и три дяди сражались на стороне восставших в 1877 году, двое дядей были убиты). Относительно популярности Сайго среди противников, например — членов клана удела Сёнаи, профессор Сакамото пишет: «Есть ли примеры, подобные этому, в какой-либо другой стране мира? Разве народы, побежденные Наполеоном, издали книгу его трудов после смерти? Разве евреи, (уничтожавшиеся) Гитлером, издали его работы посмертно?» (Из неопубликованных заметов, посланных автору.)

В последовавшем прославлении в Сайго Такамори прослеживаются две основные линии, одна из которых представлена людьми твердых националистических, или «японистических» убеждений, подчеркивавших его традиционный самурайский этос и непримиримое отношение к корейскому вопросу; другая — либералами, демократами и социалистами, для которых главным была жесткая конфронтация героя с консервативным истеблишментом того времени. [541] Среди самых ранних почитателей Сайго были члены движения «за народные права», включая революционных оппонентов режиму Мэйдзи. Эти люди представляли его символом свободы и сопротивления (дзию то тэнко); он был их великой надеждой и, подобно Джорджу Вашингтону, [542] должен был повести людей на борьбу с угнетателями из правящей олигархии.

541

Я понимаю, что дихотомия «левых-правых» в японской политике особенно проста, там обе крайности имеют между собой много общего, и люди часто переходят «справа налево» и наоборот (см. мою книгу Nationalism and the Right Wing in Japan (London, I960), особенно Appendix V, «Political Attitudes in Japan»). Однако, в исследовании популярности Сайго полезно разделять его последователей по принципу того, делали ли они из него символ, исходя прежде всего из популистских, либеральных систем ценностей, или их подход был традициональным, «японистическим». Этим разделением я вовсе не хочу внушить, что, к примеру, движение «за народные права» в каком-либо смысле проистекало от «левого» крыла.

542

Кавабара, Сайго Дэнсэцу, с. 79. Так, Наказ Тёмин (1847–1901), известный писатель и редактор, основавший «Свободную газету» («Дзию Симбун») и познакомивший Японию с «Социальным Договором» Руссо, публично призывал героя возглавить движение «за народные права» против правительства, — несообразный призыв к человеку с такими политическими взглядами, как у Сайго. Многие из этих «про-Сайго» настроенных адвокатов движения «за народные права» были посажены в тюрьму и жестоко гонимы как правительством Окубо, так и его преемниками.

На знаменитого либерального мыслителя Фукудзава Юкити, сделавшего, вероятно, более, чем кто-либо другой в Японии для заимствования политической демократии и западных идей, Сайго Такамори оказал глубокое воздействие несмотря на то, что последний с подозрением относился к инновациям зарубежного происхождения. Разница точек зрения двух людей никогда не снижала их взаимного уважения. Фукудзава описывал Сайго, как величайшего героя Реставрации Мэйдзи, как человека, представлявшего не просто часть Японии, но всех людей (тэнка-но дзимбуцу). В книге, написанной всего через месяц после восстания (однако, опубликованной, из-за правительственной цензуры, лишь двадцать лет спустя), он выражал свое неудовольствие теми способами, посредством которых Сайго из национального идола был переделан в «великого предателя», [543] и высказывал особую неприязнь к тем шелкоперам-жерналистам, которые предпочли критиковать бывшего героя, потому так стало надо с точки зрения выгоды и политики. Замечательно, что в период официального бесчестья Сайго, такой либерал-западник, как Фукудзава, был единственным известным писателем, публично его защищавшим. Он дошел даже до того, что оправдывал само восстание, разъясняя, что именно деспотизм режима Окубо поставил Сайго «в трудное положение» и в конце концов его убил. [544] Причиной восстания стала «темная, несправедливая политика правительства», попытавшегося отобрать у людей их страну и обращаться с народом, как с рабами. Искренность Сайго в его приверженности правому делу никогда не сможет быть оспорена, и предположить, что этот самый лояльный из японцев, мог быть действительно предателем по отношению к императору, значило извращать истину. [545] Вполне мог наступить такой день, когда Сайго вновь стал бы незаменимым. «Хотя Япония — маленькая страна, и государственный закон суров, несомненно, она достаточно велика для одного и единтсвенного Сайго Такамори. [546] »

543

«Тэйтю Корон» Фукудзава Юкити, цитируемый у Кавабара, Сайго Дэнсэцу, с. 72. По Фукудзава, Сайго Такамори, который всего несколько лет ранее почитался, как второй Кусуноки Масасигэ, теперь официально рассматривался, как архипредатель Тайра-но Масакада (ум. в 940 г)

544

Сакамото, Нансю-О, с. 4, 31.

545

Как смели противники Сайго называть его предателем?… Он так же искренен в своем почтении к императору, как и высшие лица в правительстве. Со времени Сацумского восстания, оппоненты обрушивались на него с яростными нападками, однако ни один не приписывал ему хитрости, или неискренности; когда речь заходит об искренности, они не могут упрекнуть Сайго в ее отсутствии. Таким образом, ясно, что Сайго — не изменник императорскому делу, но, скорее, человек, почитавший Его Величество более, чем кто бы то ни было в мире. Сайго мог вести себя некорректно по отношению к правительству Окубо, но никогда — в отношении всей страны. [Фукудзава, цит. у Кавабара, Сайго дэнсэцу, с. 72.]

546

Сакамото, Нансю-О, с. 4.

Другим неожиданным почитателем был Утимура Кандзо, ведущий христианский мыслитель, которого принудили оставить его академический пост в 1891 году из-за того, что он отказался поклониться копии Императорского Рескрипта об образовании, и кто стал пацифистом после китайско-японской войны. По самым важным вопросам они диаметрально расходились (Сайго ни в малейшей степени не интересовался христианством, ему также очень мало подходило название «пацифист»); однако, в книге, озаглавленной «Выдающиеся японцы», Утимура посвящает первую главу герою с Кюсю, которого описывает, как последнего и величайшего в долгом ряду знаменитых японских самураев. [547] Он ставит его рядом с коммодором Пэрри, как одного из двух человек, сделавших больше всего для пробуждения Японии от ее долгого сна, [548] и указывает, что, хотя они не знали друг друга, но работали в одном направлении, причем японский герой подхватил начинания человека с Запада. Позже в своем эссе Утимура указывает, что многие из самых важных высказываний Сайго были идентичны, по крайней мере, по духу, отрывкам из Нового Завета, и близко подходит к тому, чтобы представить самурая с Кюсю как разновидность бессознательного христианина. [549]

547

Утимура Кандзо (1861–1930), Дайхётэки

Нихондзин. Токио, 1907. См. также Кавабара, Сайго Дэнсэцу, с. 144.

548

Утимура, Дайхётэки Нихондзин, с. 17–20.

549

К примеру, Утимура, Дайхётэки Нихондзин, с. 50. Нитобэ Инадзо (1862–1955) известный новообращенный христианин, в качестве официального представителя в Лиге Наций ставший красноречивым адвокатом перед международным сообществом, поддается подобному же искушению, когда представляет великого японского героя в качестве христианского malgre lul. Bushido: The Soul of Japan (Rutland, Vt., and Tokyo, 1969 and 1972; впервые опубликовано в 1905). Нитобэ пишет своей витиеватой викторианской прозой следующее:

И еще отрывом могу я привести из Сайго, в присутствии которого «сам стыд сидеть стыдиться». «Путь — это путь Неба и Земли; дело человека — ему следовать; посему сделай целью своей жизни почитание Небес. Небо любит меня и всех остальных единой любовью; посему, той же любовью, коей любишь себя, полюбляй и других. Не человека делай себе соратником, но Небо, и в этом партнерстве с Небом старайся изо всех сил. Никогда не осуждай других, но всегда следи, чтобы не оступаться самому.»

Некоторые из этих высказываний напоминают нам христианские постулаты и показывают, насколько далеко естественная религия может проникнуть своим откровением в практической морали. Высказывания эти не оставались просто словесами, но реально воплотились в деяниях [Сайго]. (Nitobe, Bushido: The Soul of Japan, [Tokyo, 1972 ed.], p.78.)

В сфере идеологических целей трудно представить себе кого-то более отличного от Сайго, чем знаменитого социалиста и журналиста Котоку Сюсуй, организатора Социал-Демократической партии, осужденного за статьи против Русско-Японской войны и в конце концов повешенного, по явной судебной ошибке, как соучастника в заговоре о покушении на императора Мэйдзи. Все же, подобно многим ранним японским социалистам, Котоку с почтением относился к Сайго Такамори (разумеется, не из-за его политических или социальных идей), как к «человеку чести, носителю народного духа» (сиси дзинтш), как к «свече, расходующей себя, чтобы возжечь других». [550]

550

Кавабара, Сайго Дэнсэцу, с. 89–91. Котоку Сюсуй был казнен в 1911 году в возрасте 40 лет. Для японских левых он стал героем и, поскольку жизнь его окончилась трагически, а немедленным результатом смерти стал полный крах социалистического движения, ради которого он боролся; его можно классифицировать, как сектанского героя-неудачника.

Когда Котоку был приговорен к смерти, его судьбу сравнивали с уделом Сайго Такамори — «еще один трагический герой, завлеченный [в заговор] своими соратниками», и в просьбах о помиловании ссылались на тот факт, что Сайго, теперь уже официально признанный в качестве нациинального героя, когда-то был осужден, как бунтовщик. [551]

Другая сторона спектра — верующие в «японизм» и национализм из правого крыла, практически единогласно провозглашали Сайго Такамори основным героем современности. Первым в этой влиятельной категории был суперпатриот Тояма Мицуру, основатель нескольких шовинистических обществ, активный сторонник японской экспансии на континент, а в последние годы жизни — признанный дуайен ультранационалистического движения. Всю свою долгую, лихорадочную жизнь Тояма оставался яростным почитателем Сайго Такамори, чью судьбу и характер он представлял своим последователям в качестве идеального примера японского патриотизма. [552] К той же «правой» категории можно отнести знаменитого революционера и писателя Кита Икки, который из-за своей приверженности национальному социализму в 30-е годы и новому порядку в Азии под эгидой Японии был назван «основателем современного японского фашизма». В своем исследовании истории Мэйдзи Кита анализировал восстание Сайго как безуспешную националистическую революцию; после неудачи Сайго Такамори прекратились попытки совершить революцию, и власть перешла в руки «нуворишей даймё» (нарикин даимё), которые более заботились о сохранении своего собственного влияния, чем о национальном благосостоянии. Как и его герой, Кита впал в немилость у властей, и в 1937 году был расстрелян по подозрению в оказании влияния на молодых офицеров, участвовавших в инциденте 26 февраля. [553] Для этих «молодых офицеров» и для многих ультраправых шовинистического периода, кульминацией которого было поражение 1945 года, Сайго был почитаемой фигурой; армейские офицеры, объясняя начало войны в Китае, особо подчеркивали, что эта борьба являлась продолжением его политики в упрочении японского влияния на континенте. [554]

551

Там же, с. 89

552

Относительно воззрений Тояма Мицуру (1855–1944) см. Кавабара, Сайго Дэнсэцу, с. 108–110.

553

Кавабара, Сайго Дэнсэцу, с. 140–142. Хотя Кита Икки (1884–1957) никогда даже близко не приближался к степени обретения статуса национального героя, исследование его характера и жизни открывает занятные совпадения с Сайго Такамори. Оба они сочетали глубокую чистоту и искренность мотивов с ненавистью к «продажным политиканам», слишком робевшим, чтобы занять твердую позицию во внешнеполитических вопросах; оба были чрезвычайно энергичны и активны, однако в практических делах оба ориентировались чрезвычайно слабо и были вовлечены в плохо рассчитанные выступления, зачинщиками которых были их фанатичные молодые последователи, что и привело их в конечном счете к краху. Другим известным почитателем был политик правой ориентации Накано Сэйго (1886–1945), основатель «Тохо-кай» (Восточной Ассоциации) и Генеральный секретарь Ассоциации Содействия Императорскому Правлению, сделавший себе харакири после долго тянувшейся вражды с генералом Тодзё. Когда нашли его тело, на столе рядом лежала открытая книга Сайго.

554

Кавабара, Сайго Дэнсэцу, с. 145. Особенно Сайго был популярен в среде фрондировавших армейских офицеров «Фракции Императорского Пути'» («Кодо-ха»). Бунтующий, нонконформистский характер делал его несколько подозрительным для некоторых офицеров высшего эшелона из соперничавшей «Фракции Контроля» («Тосэй-ха»). Их лидер, генерал Тодзё Хидэки был одним из немногих знаменитых японцев до 1945 года, открыто выравших недовольство героем за то, что тот противостоял своему законному правительству. Сакамото, Нансю-О, с. 49.

После дискредитации самурайских идеалов и прочих традиционных ценностей в предвоенный период, позиции Сайго стали непрочными. И все же, несмотря на значительные изменения в идеологической атмосфере и вновь обретенной историками свободе отделять факты от легенд и развенчивать раздутые репутации некоторых национальных героев, он остался чрезвычайно популярной фигурой. Опрос общественного мнения, проведенный вскоре после окончания войны на Тихом океане среди молодых японцеы, зафиксировал Сайго в десятке самых почитаемых персонажей японской истории; [555] в опросе двенадцать лет спустя он был признан, как один из восемнадцати «самых прекрасных людей» (риппана дзимбуцу) в Японии. [556] Для того, чтобы закрепить образ Сайго в меняющейся атмосфере, его приверженцы обычно подчеркивали великодушие и либерализм своего героя, указывая при этом на его старания свести к минимуму кровопролитие в гражданской войне 1867-68 годов, одновременно замалчивая, или с негодованием отвергая любые присущие ему авторитарные или имперские наклонности, которые могли бы напомнить о непопулярных довоенных ценностях. Так, один из современных специалистов по Сайго Такамори в исследовании 1948 года представляет его в качестве первого великого демократа Японии, сопоставляя его знаменитый лозунг «Почитать Небо, Любить Человека» с демократическими идеалами Авраама Линкольна. [557]

555

Jean Stoetzel, Jeunesse sans chrysanteme е sabre: Etude sur les attitudes de la jeunesse japonaise d'apres guerre (Paris, 1953), p. 233. Опрос был проведен в 1949 году.

556

«Токэй Сури Кэнкюдзё» (Институт статистической математики), «Нихон-но кокуминсэй» («Национальный характер японцев», Токио, 1961). Неудивительно, что и Сайго Такамори, и Кусуноки Масасигэ занимают высшие места в списке, составленном людьми, старше 50 лет, и низшее в списке, составленном теми, кому было от 20 до 50 (отдавших первое место Ногути Хидэё, бактериологу), они наверху в списках рабочих и фермеров, внизу у учителей и прочих интеллигентов (сновная масса тех, кто поставил на первое место Ногути). Несмотря на разброс во мнениях (до войны такой герой, как Сайго, несомненно получил бы гораздо более высокое место), ни в один из этих списков не была включена ни одна женщина. The Librarian, издание Национальной Парламентской Библиотеки, опудликовал исследование популярности японских государственных и военных деятелей, начиная с ХVI века, на основе количества выпущенных о них книг. Среди послевоенных публикаций легко лидирует Сайго с 64 наименованиями (для сравнения — следующим идет Наказ Тёмин, большой почитатель Сайго, о нем — 24 книги). О Сайго же написано больше всего книг и до 1945 года (155, по сравнению со 110 о генерале Ноги, идущем следующим). Ояма Готаро в «Косин», No. 225 (апрель 1975), и «Коккай Тойёкан», «Дзимбуцу Бункэн Сакуин» (Токио, 1972).

557

См. Сакамото Мориаки, «Трагический Герой в Современной Японии; Действительный Период Сайго-Гуманиста», — неопубликованный манускрипт (в дальнейшем все ссылки на него — Сакамото, «Сайго»). Совсем недавно другой авторитетный ученый написал книгу, озаглавленную «Гуманизм (Великого) Сайго», где он ставит героя вровень с выдающимися «гуманистами» мира, такими, как Линкольн и Ганди — Ёда Норитака, «Нансю-О-но хюманидзуму» (Токио, 1965).

Повторяющиеся сравнения с Линкольном, весьма почитаемой фигурой в послевоенной Японии, напоминают приемы энтузиастов-издателей, когда те уподобляют своих авторов Мельвиллю, Кафке и прочими модными писателями. Профессор Сакамото много лет готовил труд под названием Saigo Takamori, the Lincoln of Japan, в котором пытается доказать, что неудача постигла Сайго по причине его конфликта с сацумскими властями при проведении антиудельной политики центрального правительства, и что «деспотизм» Окубо был отдаленной причиной войны на Тихом океане в 1941–1945 годах.