Благословите уходящих
Шрифт:
Бионические пальцы неосознанно задевали и гладили цветки, иногда шипы больно ранили ладонь, но Ус как будто не замечал этого…
Тогда, пять лет назад, они даже не пытались прорваться к обречённому космопорту — Диего, железной рукой взяв командование в свои руки, поделил людей чуть ли не на отделения и увёл группы в самую гущу джунглей.
А потом были долгие месяцы автономки, блужданий по джунглям. Жестокая игра в прятки, без надежды на выигрыш. Когда казалось, что цивилизация и имперский порядок ушли навсегда. Когда только злая гордость и перенятое у катачанцев понятие «договор с Императором»
А ещё был Виктор. Комиссар. Высохший, бледный от потери крови. Со смертью в глазах. От взгляда которого порой шарахался сам Диего.
Правда, тогда молоденький аристократ, брошенный судьбой в круговерть партизанской войны о таких вещах не думал. Его куда больше заботили стертые ноги и фантомные боли в наспех приживлённой аугметике пальцев. А еще, смешно сказать, чуть не до слез было жалко красивой кожаной кобуры, утерянной при бунте полка.
И вот спустя пять лет Ус случайно попал на место бывшего Витрагльского космопорта.
Громадный кратер, заросший розами. Общая могила полка мордийцев, остатков местного СПО, ополченцев, и Император знает кого еще. А также всей ударной группировки-противника, что превратила планету из мирного агромира в «театр боевых действий». Театр удался на славу. Вот только большинство актёров не дождались финальных аплодисментов. Зато дождались цветов — их здесь росло множество, вся долина заросла густыми кустами с сотнями тысяч алых цветков.
А тогда, пять лет назад, вместо цветов здесь возвышались ангары из пластстали, а землю покрывало рокиритовое покрытие…
Мордийцы и мобилизованные гражданские копали не разгибаясь. Всего в пяти километрах вступил в бой сто шестьдесят пятый Сиринский, покупая челнокам время на вывоз тех, кого еще можно, а здесь остатки гвардии и сил самообороны готовились как можно дороже продать свои жизни.
Большинство служб тех. обеспечения было уже свёрнуто. Все мужчины были призваны на земляные работы. Во временной комендатуре на стену наносился план космопорта, поделенный на сектора. Префект Петроний и комиссар Мордийцев сумели превратить хаос бегства в эвакуацию, а отчаяние оставшихся — в желание сдохнуть подороже.
Земля клочьями вылетала из глубоких рвов, сотни лопат грызли твёрдую почву. Не разгибая спин, рядом копали седой ветеран, остервенело втыкающий лопату, и вчерашний учитель, поправляющий повязки на стёртых в кровь ладонях. Рядом, гребя землю тонкими ладошками, копала мать, привязав ребёнка на спину: губы прокушены, слёзы уже засохли, оставив соляные дорожки на щеках. И тут и там сновали чумазые дети из так и не эвакуированных приютов, вытаскивая вёдра с землёй.
Иногда на бреющем полёте проходили «Стервятники» противника, поливая из всех стволов копошащийся в рвах люд. Хорошо еще, что склады с НУРСами СПО успели подорвать при отходе. Кто-то бросал лопаты и бежал, кто-то
Из замаскированных укрытий выскакивали «Гидры», и очередной «Стервятник» выполнив маневр уклонения, выходил из-под огня и шел на базу. Или, если ему не везло, чадно дымя, врезался в землю рядом с растущими на глазах рвами. Люди, отряхивая землю, вставали и возвращались по местам… А тех, кто затих навек, вытаскивали и бросали на бруствер. И уже скоро тело постепенно скрывалось под свежей землей.
Уже ночью к громадным рвам стали подъезжать топливозаправщики, и во рвы потоком потек прометиум. Над глубокими провалами в земле разнесся острый запах горючего. А позади продолжали уходить в небо челноки с беженцами.
Прямо на бетоне поля поротно расположились остатки сто пятьдесят пятого Мордийского. Усталые и измотанные солдаты сидели прямо на краю взлётного поля. Серая рабочая форма была сорвана, большинство голые по пояс, начищали пуговицы, драили сапоги, кто-то пришивал полуоторванный эполет на форме.
Рядом в изнеможении лежали ополченцы, доносились стоны измученных надрывной работой людей, плакали дети.
Над бесформенной массой солдат СПО клубился табачный дымок, немногие чистили оружие, большинство же просто спало, положив шинели под голову.
В комендатуре командование мордийцев уже второй час бранилось с префектом и старшим из оставшихся в живых офицеров СПО.
— Вы ничего не сделаете! Только погибнете без всякой пользы, поймите, там на подходах такие силы, что вам…
— Подполковник, берите префекта, оставшихся гражданских и прорывайтесь к морю, там в порту ещё должны быть корабли, если повезёт, сумеете уйти.
— Ну и куда мы пойдём? Предлагаете и сдохнуть без толку, и грех на душу взять?
Командир гвардейцев не ответил. Конечно, надо было выводить боеспособные части, переходить к партизанской тактике, организовывать сопротивления — не все же сдались в этом мире…
Но для такой идеи нужно было быть … не мордийцем. Не тем, кто с молоком матери впитал идею ‘ни шагу назад’. От самой мысли «бежать» перед хаоситской мразью в полковнике что-то леденело. Это было не просто хуже смерти. Это противоречило самому «я» старого служаки. Сейчас, здесь, он готовился к бою за всё, что было святого и светлого в его жизни. И не только его лично. Пожалуй, отдай он приказ к отступлению, его просто поднимут на штыки. Даже отход к космопорту дался ценой чуть ли не бунта. И только железная дисциплина заставила солдат оставить занимаемый позиции и отходить.
Голоса спорщиков были давно сорваны, глаза красны от недосыпа и усталости, но пыла хватило бы ещё надолго.
Дверь открылась и вошла женщина, прижимающая к груди ребёнка. Молча глядя невидящими глазами перед собой, подошла к столу, заваленному бумагами, картами. И положила на него спящего сына.
Офицеры и чиновники, смолкли, изумлённо глядя на незваную гостью.
А гостья ласково погладила малыша и плавным движением вытащила нож. Офицеры ошеломленно смотрели, как лезвие рассекло сонную артерию, и только фонтан ярко-красной крови вывел их из ступора. Крохотное тельце дернулось и затихло.