Блатные из тридевятого царства
Шрифт:
– - А вот и врешь, дядя!
– - Засмеялся хулиган.
– - Дед Некрас отродясь стихов не сочинял, вон он, за углом на завалинке сидит, и у каждого встречного спрашивает -- кому на Руси жить хорошо?
– - Ладно, -- сдался я, -- оставим классиков в покое. Ты по что старших не слушаешься? Огороды топчешь?
Пригладив вихры, мальчуган окинул недобрым взглядом Варьку и уставился в потолок. С непрошибаемым видом принялся изучать штукатурку. Моя политико-воспитательная беседа успеха не возымела. Битый час я распинался впустую. Никиту не трогали историко-литературные подвиги Тимура и его команды,
– - Из таких как ты, -- безжалостно подвел я итог, -- вырастают тунеядцы и диссиденты, по которым плачет скамья подсудимых.
– - Ить!
– - Выдохнула Варька.
– - Не слишком ли? Ребенок ведь еще совсем...
Поняв, что нравоучения кончились, Никита встрепенулся. Погладил опухшее ухо и нагло заявил:
– - Дядь Пахан, возьми меня в блатные.
– - Что!!!
– - Не пожалеешь!
– - Во-первых -- мал еще.
– - Так на покров тринадцать стукнет...
– - Во-вторых -- ведешь себя плохо.
– - Слова дурного не услышишь, ей-богу! Сдалась мне эта репа, я за Варькой и в бане подглядывать перестану...
– - Ах!!!
– - Простонала девка.
– - Срам-то, какой! Чего с ним цацкаться, чай не маленький, сведи его Пахан в ту детскую комнату милиции, где Шапокляк с Квакиным парятся, пущай плетей всыплют!
В конец измаявшись, я кое-как отделался от обоих. Наставник для молодежи из меня никудышный. Лучше командовать штрафниками, чем быть пионервожатым у местной шпаны. Нашарив в кармане деньги, рассчитался за обед. Можно было обойдись и без этого, но не стоит злоупотреблять гостеприимством трактирщика, имея полный кошелек. Прибережем халяву на черный день.
Я выбрался на улицу. День в самом разгаре, над головой чистейшее голубое небо без всякого изъяна. После душного трактира свежей воздух приятно холодит лицо. Через пару шагов пришлось ослабить брючный ремень. Я чувствовал себя обожравшимся котом, которого забыли на ночь в мясной лавке, только что пузо не волочится по земле.
Булыжная мостовая вела меня из центра на окраину. Я не сопротивлялся, шел, куда ноги несли. Постепенно каменные дома в два этажа сменились одноэтажными.
Чем мне нравится Северец, так это своей опрятностью и зеленью. Почти на каждом шагу -- клены, березы, черемуха и сирень. Цветов и вовсе не сосчитать, чаще других в глаза бросаются огромные ярко красные георгины, особенно впечатляющими они выглядят на фоне белых астр.
С каждым шагом во мне крепло ощущение, что бреду я не по реальному городу, а по огромному залу исторического музея, да еще без билета. И вот-вот ко мне прицепиться бдительная сторожиха, и начнется: "Пройдемте, гражданин"...
– - Проходи, раз пришел, -- раздался старческий женский голос, и я чуть не заорал. Так это было неожиданно и главное вовремя.
Огляделся. В метре от меня, опираясь на клюку, стоит бабка Агата. Если бы специально ее дом искал, замучил бы жителей расспросами, а тут замечтался, и ноги сами вынесли.
В избу не пошли, устроились на лавочке под окном. Я раскрыл рот, собираясь сказать про Евсея, что жив, здоров, но колдунья заговорили первой:
– - Обедать не зову, неровен час лопнешь
Я пожал плечами:
– - Да собственно не зачем, случайно вышло.
– - Случайно девки замуж выходят и то не часто, а тебя ноги принесли. Потому и спрашиваю. Карты на тебя раскидывала. И на кофейной гуще с бобами гадала. Руки измозолила и никакого толка, словно и нет тебя на белом свете. Странно, получается: жить -- живешь, а родиться не сподобился. Говори милок, авось подсобить, чем смогу, ведь вижу -- маешься сердечный.
– - Колдунья сложила руки на коленях, на морщинистом лице усталые глаза полны доброты. И я решился. Рассказал все, без утайки, вдруг и правда поможет, все-таки колдунья.
Бабка Агата с вопросами не спешила, задумалась. Скрюченные пальцы подобрали с земли опавший березовый листочек, колдунья положила его на ладонь, тонкие, без единой кровинки, губы прошептали несколько слов. Затем Агата, что есть силы, дунула. Листочек взвился и принялся кружиться, будто угодил в водоворот. Но длилось это не долго, я дух не успел перевести, листок замер, потом качнулся из стороны в сторону и плавно опустился под ноги.
– - А ведь не врешь, -- кивнула колдунья.
– - Писулька с заклятием с тобой? Покажи.
Я достал измятый, подмоченный болотом лист. Старуха вмиг подобралась, как овчарка при команде: "Фас!". Обнюхала лист со всех сторон, лизнула краешек. Я от нетерпенья заерзал по скамейке, даже занозу в задницу вогнал. Колдунья изучила каждую буковку, каждую запятую и грустно произнесла:
– - Ох, и наворочено. В два слоя волшебство положено, белая магия поверх черной. Такое редкостный колдун сотворить может, потомственный, силы необычайной. Не одолеть мне такие чары. Помоложе была б может еще и взялась бы, а сейчас и пробовать не стану.
– - Значит, о доме можно забыть, -- подвел я не утешительный итог.
– - Ну, отчаиваться-то еще рано, на мне свет клином не сошелся, -- прошамкала колдунья.
– - Есть один деятель, как мужчина -- козел редкостный, а вот маг первостатейный. Такие раз в тысячу лет рождаются. Правда, как их земля носит -- ума не приложу. Губаном кличут.
– - Где живет?
– - Встрепенулся я.
– - Так кто ж его знает, -- ответила старуха.
– - Давно из нашего княжества сбег. Уж и не помню, сколько годов прошло. Характер у него пакостный, не уживчивый, такой на одном месте долго не живет. Хозяева взашей гонят. Погоди-ка.
– - Старуха поднялась и ушла в дом. Через минуту вышла, теребя в руках узелок.
– - Вот, -- распутала узлы и достала простенькое колечко.
– - Возьми, коль искать надумаешь, пригодится. Лично мне дарил кобель плешивый.
– - А что с ним делать?
– - На палец одень, а время придет оно само подскажет. Да учти не на всякой кобыле к Губану подъехать можно. В нем гонору -- больше, чем весу.
– - Бабушка, расскажи! Научи, что делать!
– - Взмолился я.
Колдунья потерла подбородок, заблестели бусинки черных глаз, голос стал тверже и звонче:
– - Рассказать-то, расскажу, да много ли проку в том? Впрочем, слушай, авось пригодится.
Рассказ колдуньи Агаты о днях давно минувших и не очень.