Блатные из тридевятого царства

Волков Валерий

– - У той березы ближе к макушке ствол исцарапан.

Я не поленился и задрал голову. Сквозь густое переплетение веток и листьев у ближайшей березы не-то что макушку, небо не разглядишь.

– - Может особые приметы есть не только у березы, но и у хозяина лодки?
– - С надеждой спросил я.

– - Это чего такое?
– - не понял мужик.

Пришлось пояснить:

– - Шрам на лице или прыщик какой на носу.

– - Не. Михей, как Михей. Нету ни шрамов, ни прыщей, не других особых примет, косоглазый только, как и

этот, -- кивнул мужик на Азама, -- лет пять назад со степи пришел. Прижился, женился. Не гнать же назад.

Ну что за мерзопакостный дядька попался. Даже у Шестерок после общения с ним появился ярко выраженный комплекс полноценности. Степняка от славянской рожи любая лошадь отличит. На прощание я даже не кивнул мужику, а он, скривив губы в хитроватой ухмылке, крикнул в спину:

– - А насчет тулупчика подумайте. Хороший тулуп, на меху заячьем...

До церкви добрались в пол часа. Божий храм особыми архитектурными изысками не блистал, квадратный сруб венчает одинокая башенка с большим деревянным крестом на макушке. Кореша привычно перекрестили лбы и мы повернули вправо.

Улица вытянулась в струнку, как солдат новобранец при виде сержанта. От церкви до околицы не меньше километра, а народу -- раз-два и обчелся. На скамейке у ближнего дома сидят две бабки, от старости поросшие мхом, беззубые рты еле шевелятся, толи молятся, толи кости кому-то перемывают. На нас даже не глянули. В отдаление прогромыхала телега, лошаденка перла воз свежескошенного сена. Несколько раз в глубине дворов мелькнули чьи-то спины, склонившись в низком поклоне над огородными грядками. Деревенский рабочий полдень в самом разгаре. Кто в поле, кто на покосе, летний денек зимнюю неделю кормит.

В гордом одиночестве мы и пёрли вдоль по улице. Справа дом, слева дом, кругом березы, в палисадниках розы цвет набирают, где кого искать -- один Господь ведает. Еще немного и поля начнутся. У предпоследнего дома за крепким сплошным забором послышался чей-то невнятный голос, не раздумывая, я шагнул к воротам...

Эх, ну ладно кореша, они ни в школу, ни в детский сад не ходили, а меня ж дурака с первого класса хорошим манерам учили. Заходишь в чужой дом -- стучись. И ведь была такая мысль, честно, да рука не поднялась, звонка нет, а кулак сшибать не охота. Вошел во двор, шажок сделал и замер. Я не трус, просто сразу понял -- дело кончиться жопой, причем не абстрактной, а моей личной.

На траве, в пяти метрах от крыльца, лежит огромный пес. Он не суетился, как обычные дворовые шавки, он даже поднялся с ленцой, прекрасно понимая -- я весь его, от кончиков волос, до последнего хрящика. Выпуклые глаза на крокодильей морде налились кровью. Пасть кривится в плотоядной улыбке, меж клыков в палец толщиной вывалился коричневый язык, мутная слюна обильным дождем оросила землю. Псина, еще не кусив, уже начала меня переваривать. Я постарался потерять сознание, без чувств оно как-то легче в закуску превращаться. Эх, если б окаменеть,

пусть эта тварь зубы ломает.

– - Пахан, ты чего?
– - заглянул в ограду Евсей.

Пес и Фраер увидели друг друга одновременно и так же вместе подали голос, в страшном рыке я различил только одну фразу: "...твою мать...", но так и не понял из чьей глотки она вырвался. Евсей понял сразу -- философские дискуссии с псом-людоедом ни его конек. Фраер рванул назад, пес бросился следом, я, охваченный ужасом, прикинулся столбиком. Прошла целая вечность, а может и больше, прежде, чем раздался чей-то веселый голос:

– - Да вы не бойтесь, он щенок еще, играется просто.

Я скосил глаза -- на крыльце молодая женщина. На симпатичном личике веснушки подгорают от смеха. Она сложила ладошки рупором и крикнула:

– - Тузик! Ко мне! Ко мне!

Тотчас в ограду ворвался пес. Ураганом пронесся мимо и домашним ковриком распластался у ног хозяйки, куцый хвост мельтешит вентилятором.

– - Какой же это Тузик, -- выдохнул я, -- это целый Туз, причем козырный, корову загрызет и не подавится.

– - Ну что вы, -- закокетничала женщина, -- по собачим меркам он ребенок, вот его мама -- та может. Хотите познакомлю, она за домом на цепи сидит...

Я деликатно уклонился от такой чести. Тело только начало отходить от паралича и то частями, а не все. На цыпочках, дабы не потревожить Тузика, я добрался до ворот и выглянул на улицу. Пусто. Корешей ветром сдуло, не видать ни целых, ни обглоданных.

– - Паханчик!
– - Донеслось из поднебесья.

Я задрал башку. Над деревней, высоко-высоко, плывет облако белое и пушистое. Я схватился за голову в надежде удержать рассудок силой. Столбняк сегодня уже прошибал, собака чуть не сожрала, осталось сойти с ума. Как они могли живыми вознестись на небо? Да еще без меня!

Чем сильнее сжимал я голову, тем громче орали ангелы -- звали к себе. Через минуту я усомнился в их божественной сущности, уж больно интонации знакомые, да и лексика далеко не ангельская, очень даже далеко...

– - Эй, вы где?
– - крикнул я.

– - Туточки, Пахан, на березке, -- отозвался Евсей.

И правда, совсем рядом, повернись и лбом упрешься, растет береза. Верхние ветви облеплены корешами, как пальма бананами.

– - Спускайтесь, -- приказал я.

– - А может лучше ты к нам? А то не ровен час, бобик вернется...

– - Он блатными брезгует, ему господ с принцами подавай.

– - Эх, жалко Лёньки с нами нет...

Ступив на грешную землю кореша потупили глазки. Неловкую тишину нарушил Кондрат Силыч:

– - Пахан, ты уж прости, не по-людски вышло. Когда эта зверюга выскочила, мы грешным делом подумали, что тебя, как самого вкусного, он на десерт оставил, а для разогрева нас сожрать хочет. Как на березе оказались -- до сих пор понять не можем.

Я усмехнулся и без всяких обид искренне ответил: