Близнецы. Часть вторая
Шрифт:
– Я вас ненавижу!
Фабек замахнулся для нового удара, но так неуклюже, что предотвратить его было легко. Алеш держал подмастерья за обе руки и чувствовал, как они трясутся.
– Давай сперва поздороваемся, согласен?
Мальчик раздул ноздри, вырвался, одернул полы грязной одежды, глубоко вдохнул, и по щекам его градом полились слезы.
– Мастер…
Алеш схватил Фабека за плечи, притянул к себе и обнял. Как и на левом запястье, под воротником у мальчика краснел свежий шрам от зажившей язвы.
«Теперь
С одной стороны – живой и здоровый Тетрам, с другой – Еник, Фабек и целый амбар лекарства от чумы.
Мальчик отстранился, всхлипнул и вытер рукавом лицо. Кругом пахло горящим деревом. Алеш убрал пальцем грязный развод с детской щеки и спросил:
– Где твои сестры?
– Умерли, – ответил Фабек, потупив взгляд. – Я делал, как вы учили, но они все равно умерли.
Алеш опустил голову и поморщился, чувствуя, как щиплет переносицу.
«В моих силах было это предотвратить».
– Прости меня.
– Я теперь совсем один, – тихо произнес Фабек в пустоту.
Алеш заглянул ему в лицо, так беспощадно напоминающее о Стельге, и сказал:
– Ты не один. Я обещаю, Фабек. Ты никогда не останешься один.
В этот раз подмастерье обнял его сам. Алеш опустил свободную руку в карман, сжал кулак и опять посадил занозу.
Глава 2. Пожары
Модвин не был уверен, что запер дверь на замок. Он смотрел на нее в упор, держал скользкий ключ в руке, но все еще сомневался в том, что она не откроется.
Ведь Сикфара в любой момент могла оказаться на пороге комнаты. Это была ее комната. То есть, та, в которой она собиралась рожать.
Все здесь было обставлено по ее вкусу: светлые стены, крупная красная мебель, расшитые золотом занавески на окнах. Сикфара знала толк в роскоши и еще в том, как вцепиться в человека насмерть.
Ее голос звучал с тонких гладких страниц, когда Модвин пытался читать. Ее смех звенел в ударах стали, когда он тренировался. Она улыбалась ему со всех портретов и подмигивала отблесками драгоценных камней.
Сикфара прожила в этом замке восемь лет. Никто не замечал ее. Никто не знал, как на самом деле ее здесь много.
Кроме Модвина, который каждую ночь ее убивал.
Она удивлялась этому всякий раз, как впервые. На ее бледной шее не осталось живого места, а Сикфара все пыталась снять врезавшуюся в кожу петлю. Большой живот быстро таял, как грязный сугроб на солнце. Когда борьба заканчивалась, Модвин наступал в лужу под длинной юбкой и вытирал подошву о дорогую ткань. Сикфара широко открывала рот, но не произносила ни слова – потому, наверное, что беременной женщине не к лицу ругательства.
Модвин ненавидел ее, пока она умирала, но гораздо сильнее ненавидел себя.
Он предал родного брата, подвел сестру – и ради кого? Какая драная муха куснула его два с лишним года назад? В конце концов, Сикфара тоже могла быть
«Мало видеть женщину голой, чтобы все про нее понять», – сказал бы на это мастер Алеш, умей он читать мысли. Хотя взгляд у него иногда был такой, будто он мог делать вещи и пострашнее. Модвин с опозданием осознавал, что так оно и есть. На его глазах этот человек убил женщину и вскрыл живот ребенку.
Впрочем, последнее произошло не только на его глазах.
Тяжелее всех пришлось Рагне. Это стало ясно только спустя время: от ночи к ночи девочка спала все меньше и хуже. У нее и прежде бывали странные кошмары, не то беспокоившие, не то раздражавшие Ортрун, но теперь они обрели форму, цвет и голос.
Модвин знал, каково это – просыпаться в поту от собственного крика, который во сне был воплем чьей-то нечеловеческой боли. Племянница словно почуяла след преследующего их обоих страха и однажды ночью пришла за защитой именно к Модвину.
Час был очень поздний, но Модвин не спал. Он только что опять душил Сикфару. Рагна хрипловатым голосом позвала его по имени через закрытую дверь и напугала чуть не до икоты. Модвин впустил племянницу и по привычке заперся. Рагна забралась с ногами на его несуразно большую кровать и задумчиво стукнула кулачком подушку. Осторожно присев на край лежака, Модвин спросил: «Тебе что-то приснилось?»
Девочка вздохнула.
«Сикфара тянула Тетрама за руку, а я его не отпускала. Он порвался на части, как кролик, которого мы загнали в тот раз. Сикфара сказала, что это я виновата».
Модвин проглотил вязкую горечь.
«Это все неправда. Просто дурной сон».
«Ну да, – согласилась Рагна. – У тебя есть попить?»
Он налил ей воды с медом. Горло саднит, когда накричишься. Модвин сам сделал глоток и вернул кувшин на подоконник.
«Можешь остаться здесь, если хочешь. Я сам уже не усну, но постараюсь тебе не мешать».
Племянница накрыла босые ступни краем одеяла.
«Спасибо, – ответила она полушепотом. – Не хочется опять пугать Грету. Мама сказала, что даст ей другую спальню, и она попросилась в ту комнату с красным креслом. Говорит, там удобно прятаться».
Повезло, что вокруг было темно, и Рагна не видела, как Модвин побледнел. Позеленел, наверное. Щеки вмиг обожгло, как на лютом морозе, и как будто обдало зловонным ветром.
Перед рассветом Модвин, стараясь ничем не скрипеть, проскользнул мимо кровати, на которой, широко раскинув руки и ноги в стороны, сопела Рагна, и направился в комнату с красным креслом.
В этой комнате он своими руками убил мастера-лекаря Баво.
Кровать там тоже была красная и огромная. Сикфара хотела на ней разрешиться от бремени. Грета теперь собиралась там спать. Модвин смотрел на узорчатое покрывало с кисточками и видел, как они покачиваются от тяжелого топота.