Близнецы. Часть вторая
Шрифт:
Мерзкая погань остро подступила к горлу. Очень хотелось встать на карачки и позволить ей выйти, но руки и ноги не слушались. Кто-то над Модвином сжалился: схватил за воротник и помог приподняться, чтобы не испортить одежду.
«Она же и так вся вымокла, – понял вдруг Модвин. – И я у моря».
Вода любезно прибрала за ним всю грязь. Модвин поблагодарил ее вслух и услышал задорный хохот.
У смеющегося человека не было на голове волос, а в длинной бороде с проседью блестела серебристая бусина. Наверное, его волосы сгорели, вспомнил Модвин.
– Они назвали тебя в честь моего отца, – произнес он моложавым голосом, который звучал совсем иначе, когда человек кричал. – Забавно. – Дядька Бруно задумчиво дернул себя за стянутый бусиной кончик бороды. – Тебе не стоит следовать его примеру. Он должен был сунуть руку в пламя и взять то, что наше по праву. Но он испугался. Ты боишься огня, Модвин?
Он спросил это с усмешкой во взгляде, как будто огня никто, кроме Модвина, никогда не боялся. Усмешка сгорела в языках зеленого пламени, и это было не просто видение, а отражение в страшных глазах. Модвин почувствовал запах дыма и медленно обернулся.
Бесконечное море пылало, облизывая небеса.
– Пожар! – закричал кто-то во всю глотку. – Пожар!
– Я уже понял, спасибо, – пробормотал Модвин.
– Пожар, господин! Вставайте!
Он подскочил и задался вопросом: «Сколько я спал?» – а потом осознал, что это сейчас не имеет никакого значения.
Комнату заволокло сизым дымом. Окно так и осталось открытым, и во дворе люди кричали сквозь огненный рев.
Модвин помчался вниз.
Там были, кажется, все. Еник держал за воротник подмастерья лекаря, пока последний метался между вояками и песчаными ящиками, махая руками и прикрывая голову во время больших взрывов. Горела часть казарм, амбар и, кажется, старая конюшня. Лошадей не было слышно. Только грохот и треск.
Света было так много, что Модвин не сразу додумался – на дворе ночь. Он мог разглядеть почти всех: узнал среди бегающих взлохмаченного гетмана, видел кричащую на ухо Дивишу сестру, заметил раздающую ведра Ютту, одетую в одну ночную сорочку и укутанную до пояса в шаль.
– Отойдите подальше, господин! – проорал Лефгер. – Она может опять рвануть!
«Она?» – хотел переспросить Модвин, посмотрел на огонь и почувствовал дрожь в руках.
Она – это значит мука в амбаре. Горело и взрывалось лекарство от чумы.
Лефгер подбежал ближе и повторил:
– Отойдите!
– А где Крынчик? – громко спросил Модвин.
Хорунжий сощурился и отвел взгляд.
– Внутри. Пару мешков вынес, побежал за третьим и… там остался.
Звон в ушах Модвин принял за последствия нового взрыва, но огонь перестал кричать – сворачивался змеиным клубком и шипел, когда его посыпали песком и кое-где заливали водой.
Конюшня и казармы уже только дымились. Модвин проморгался, вытер слезящиеся глаза. Среди знакомых лиц он стал замечать новые и понял, что это люди Густава Кавенги, который стоял здесь же, неподалеку, скрестив на груди руки и отдавая короткие распоряжения.
Альда Шилга сполна отплатила за убитую дочь. Они с ней друг друга стоили.
Модвин почти что на ощупь побрел сквозь дым к арсеналу. Хотелось взять в руки меч и разрубить свою жизнь на куски. Под ноги бросилась кошка – или большая крыса, может быть. Модвин не пошел дальше. Он оперся на ограду площадки, где недавно сошелся с Крынчиком в дружеском бою, и опустил тяжелую голову.
Кто-то должен был все это прекратить.
Отто Тильбе не сможет навсегда остаться владыкой. Его время закончится так или иначе. Ортрун ждет уже слишком долго, чтобы позволить кому-то опередить ее. Она разобьет руки в кровь, но заберет серебряный обруч, чтобы его надел Модвин.
И тогда – пусть даже придется учиться на собственных страшных ошибках, пусть неизбежно случится еще тысяча бед – он ни за что не допустит до власти таких людей, как Шилги. Модвин поклялся мысленно, что главным советником его станет совесть. И, может быть, иногда библиотека.
Во дворе все стихло как-то само собой, без него. Модвин пробыл у арсенала до самого рассвета. Когда мимо начали бродить слуги, захотелось обратно к себе, побыть в тишине одному.
Но у почерневших остатков амбара собралась обезглавленная хоругвь.
Радек Стужица, до сих пор прихрамывающий на одну ногу, держал в руке серый от копоти мешок и шел господину навстречу, оставив товарищей позади. Модвин не хотел спрашивать, что в этом мешке. Опять подступила рвота, но с ней надо было справиться.
– Простите, господин, – тихо произнес Радек. – Мы его не смогли удержать.
Он смотрел себе под ноги, а семь человек за его спиной во все глаза глядели на господина.
– Отпустите его, – сказал Модвин. – Поднимитесь на стену и развейте прах.
Над курганом ему стоило бы произнести нечто вроде: «Я запомню имя твое, Крынчик из Вермары, хотя не имею понятия, как тебя звала мать». Но все это было не важно. Человека не стало. Ушел он в пустоту или вернулся в свою долину, чтобы никогда ее не покидать – Модвин этого уже не узнает.
Но он ничего не забудет. Пусть Густав лыбится, думает, будто господин Фретка у него на крючке. Когда Модвин станет владыкой, все будет иначе. Он не мог пока знать, как именно, но твердо решил разобраться.
Ортрун и Збинек вполголоса переговаривались, стоя у окна, рядом с которым Ютта однажды рисовала известью Сааргет. Модвин шел мимо и не собирался вмешиваться – ему и без того было о чем подумать, – но услышал, что гетман упоминает людей Крынчика.
– Лефгер заберет двоих, – сказал Гоздава, – а остальные…
– Нет, – возразил Модвин. – Это мои люди. Я водил их в бой.
Ортрун открыла рот, но не произнесла ни слова. Гетман нахмурился и покачал головой.
– Личная гвардия из новобранцев – дерьмовая затея.