Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход
Шрифт:
Я оставил его наедине с его мыслями, очевидно, такими же мелкими, противными и трусливыми, как и он сам.
Глава 12
Нужный мне дом располагался на Дохени-драйв, в нескольких шагах вниз по склону от Стрипа. Собственно говоря, это были два дома, стоящие один за другим и соединенные мощным патио с фонтаном и аркой с надстройкой. В отделанном под мрамор вестибюле находились почтовые ящики и кнопки звонков. Над тремя из шестнадцати не было фамилий. Те, что я прочел, не интересовали
Снаружи стояли два «кадиллака», «линкольн-континенталь» и «паккард-клиппер». Цвет и номер «кадиллаков» были не те. На другой стороне улицы какой-то парень в бриджах, перебросив ноги через открытую дверцу, развалился в «лансии» с низкой посадкой. Он курил, глядя на бледные звезды, знающие, что от Голливуда нужно держаться подальше. Я по отлогому холму поднялся на бульвар, пройдя квартал на восток, вошел в душную, словно карцер, телефонную будку и набрал номер человека, прозванного Пеория Смит, потому что он заикается. Связь между делом Оррина и Пеорией — это одна из маленьких тайн, раскрывать которые мне недосуг.
— Мэвис Уэлд, — сказал я. — Телефонный номер. Это Марлоу.
— Яс-с-сно, — ответил он. — М-м-мэвис Уэлд? Тебе нужен ее т-телефон?
— Сколько с меня?
— Д-десять долларов.
— Считай, что я не звонил.
— П-постой! Давать телефоны малышек не положено. Для помощника реквизитора это большой риск.
Я молчал, вдыхая то, что выдохнул.
— И адрес дам, само собой, — прохныкал Пеория, забыв о том, что он заикается.
— Пять долларов, — сказал я. — Адрес у меня уже есть. И не торгуйся. Не думай, что ты единственный, кто за плату сообщает не внесенные в справочники телефонные номера…
— Ну подожди, — недовольно сказал он и пошел за хорошо известной мне маленькой красной записной книжкой. Заика-притворщик. Когда он волновался, заикание его как рукой снимало. Возвратясь, Пеория сообщил мне номер.
Конечно же, из Крествью. Если в Голливуде номер у тебя не из Крествью, ты никчемность.
Открыв дверь стеклянно-металлической камеры, чтобы не задохнуться, я снова завертел диск. После двух гудков ответил томный женский голос. Я тут же снова закрыл дверь.
— Да-а-а, — проворковал голос.
— Мисс Уэлд, пожалуйста.
— А кто звонит мисс Уэлд, можно узнать?
— Уайти просил меня срочно передать ей несколько снимков.
— Уайти? А кто он такой, амиго?
— Главный фотограф киностудии, — сказал я. — Неужели не знаете? Если вы скажете мне номер квартиры, я подойду. Тут всего несколько кварталов.
— Мисс Уэлд принимает ванну. — Моя собеседница засмеялась. Там, где находилась она, ее смех, очевидно, звучал серебряным колокольчиком. Там же, где находился я, — создавалось впечатление, будто кто-то двигал кастрюли. — Но вы непременно приносите фотографии. Я уверена, ей не терпится взглянуть на них. Номер квартиры четырнадцать.
— И вы будете там?
— Ну конечно.
Я повесил трубку и нетвердым шагом вышел на свежий воздух. Парень в бриджах все еще высовывал ноги из «лансии», но одного из «кадиллаков» уже не было, а на стоянке появились два «бьюика» с откидным верхом. Я позвонил в четырнадцатую квартиру и прошел через патио, где алая китайская жимолость освещалось маленьким прожектором. Еще один прожектор освещал большой декоративный пруд с множеством жирных золотых рыбок и неподвижные листы лилий; сами лилии плотно закрылись на ночь. У пруда стояла пара каменных скамеек, на газоне пустовали качели. Дом казался не особенно дорогим, хотя в том году все дома были дорогими. Квартира находилась на втором этаже, одна из двух дверей выходила на широкую лестничную площадку.
На звонок дверь открыла высокая брюнетка в галифе. «Соблазнительная» было бы для нее весьма слабой похвалой. Галифе, как и ее волосы, были угольно-черными. Шелковая блузка — белой, шею неплотно облегал алый шарф, правда, не столь яркий, как губы. В крошечных золотых щипчиках она держала длинную коричневую сигарету. Пальцы изобиловали кольцами. Черные волосы посередине разделял пробор. Вдоль тонкой загорелой шеи свисали две толстые блестящие косы. Каждая с алым бантом. Однако маленькой девочкой брюнетка была уже давно.
Она глянула на мои пустые руки. Студийные снимки обычно слишком велики, чтобы уместиться в кармане.
— Мисс Уэлд, пожалуйста, — сказал я.
— Можете отдать снимки мне. — Голос ее был холодным, ленивым, надменным, глаза же — совсем иными. Затащить ее в постель казалось не труднее, чем побриться в парикмахерской.
— Извините. Я должен отдать их ей лично.
— Я же сказала, она принимает ванну.
— Я подожду.
— Насчет снимков — это вы серьезно, амиго?
— Совершенно. А в чем дело?
— Ваше имя?
Теперь ее голос ворковал, трепетал, вздымался, опускался, в уголках губ очень медленно, не быстрее, чем ребенок ловит снежинку, появлялась нежная, манящая улыбка.
— Последний фильм с вашим участием был великолепен, мисс Гонсалес.
Она распрямилась и затрепетала от радости. Вспыхнувшая молнией улыбка совершенно преобразила ее лицо.
— Но ведь фильм же был отвратительным, красавчик, — оживилась она. — Форменная чепуха. Вы прекрасно знаете, что чепуха.
— Раз там снимались вы, он не может быть чепухой, мисс Гонсалес.
Она отошла от двери и поманила меня за собой.
— Выпьем. Опрокинем по стаканчику, черт возьми. Обожаю лесть, даже самую грубую.
Я вошел. Упрись мне в поясницу дуло, я бы ничуть не удивился. Мисс Гонсалес стояла так, что, входя, я задел ее грудь. Аромат ее духов был прекрасен, как Тадж-Махал при лунном свете. Закрыв дверь, она танцующей походкой направилась к маленькому бару.
— Шотландского? Или предпочитаете коктейли? Я смешиваю совершенно отвратительный мартини.
— Шотландское — это прекрасно, спасибо.