Блошиный рынок
Шрифт:
Зато Алевтина сделала выводы и умерила аппетиты.
И на всякий случай стала более сдержанно общаться с коллегами по работе.
А пятно от воровкиного пальца на Алевтинином лбу продержалось ровно до того момента, как я из чайника полила Алевтине через дверную ручку. Она умылась, и пятно смылось, рассосалось. А думали сначала, что синяк. Я ведь сама его терла, проверяла — это не нарисовано было, настоящая гематома.
А ты знаешь, что у нас в деревне говорили, будто синяк — это прикосновение синего мужика, то есть покойника? Что если есть сомнения, откуда вдруг синяк ни с того ни с сего появился, то это однозначно покойник ткнул.
***
Но
Пока мы были вместе с дедом, его речи воспринимались как само собой разумеющееся, важный житейский опыт, который старик передавал внуку. Но когда я вспоминал их, вернувшись домой, то невольно начинал сомневаться, задумываться: не подшучивает ли дед Власий надо мной, наивным мальчишкой? Мне становилось стыдновато, что я так легко верил каждому его слову.
А потом перед глазами всплывало очень серьезное во лицо, и чаша весов склонялась в другую сторону.
Эти сомнения, периодически терзающие меня, не позволяли делиться с приятелями-сверстниками, которые могли не поверить и, чего хуже, засмеять.
И со взрослыми мне казалось неправильным обсуждать взрослого. Как я мог спросить своего папу: «Твой отец мне наврал или нет?» Вообще невозможно спрогнозировать его реакцию, и я не решался проверить.
С родителями я был обычным современным пацаном, с дедом Власием — готов был поверить в любые суеверия. И одно с другим совершенно безболезненно уживалось. До поры до времени.
Навесной замок я купил. Без ключа — совершенно бесполезная вещь, которой никак не воспользуешься, разве только в качестве груза.
К тому же с бывшими в употреблении замками связана куча суеверий, и почти все эти суеверия не больно хорошие. Вроде чужую судьбу со всеми бедами, особенно финансового плана, и болезнями себе забираешь. И выбрасывать старый замок просто так нельзя, только с приговором и с моста в реку против течения.
Все это я прекрасно знал от деда, но купил, может, еще и потому, что сам себе хотел доказать — я выше предубеждений. Цыгане, как и все остальные, бывают разные, просто, как всякая закрытая группа, вызывают больше недоверия и подозрений.
Папа как-то рассказывал, что когда у них в деревне недолго стоял цыганский табор, то резко возросло число краж. Причем крали то, что цыганам совершенно точно было не нужно. А вот местным — как раз очень. Воровали свои у своих же, надеясь спихнуть вину на пришлых. Правда выяснилась неожиданно: обокраденная деревенская бабка, которой пропажа нанесла большой урон в ее и так небогатом хозяйстве, пошла разбираться прямо к главе табора. Эту толстую, всегда нарядно одетую цыганку беспрекословно слушались все ее соплеменники, от мала до велика.
Выслушав обвинения, цыганка громогласно пообещала, что у вора, кем бы он ни был, свой или чужой, почернеет от гангрены рука в самое ближайшее время. Сначала почернеет, а потом и отвалится, а гангрена дальше пойдет, если вор похищенное не вернет. И так будет с каждым вором, пока табор стоит в деревне.
Не успела деревенская бабка вернуться домой, как видит — сосед на тележке волочет ее пропавшие пожитки. Вот, мол, бес попутал, извиняйте. Цыгане то есть. Заморочили.
Но табор все равно от греха подальше быстро снялся и ушел. Чтобы их не обвинили, как уже бывало, в том, что они своим появлением спровоцировали местных жителей на преступление.
Так что цыган я не боюсь. И уж скорее я сам на кого-нибудь при помощи купленного замка порчу наведу, чем продавец всучит мне свою несчастливую
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Все покупки на блошином рынке, которые я делал сам, по своему собственному желанию, уже без деда Власия, я помню. Одним из первых был чертик. Вот он сейчас передо мной.
Среди ключей и мельхиоровых ложек кривлялся маленький, чуть больше спичечного коробка, чернущий чугунный чертик, дразнился, делал нос, приставив к нему растопыренные пятерни. Скрючился весь, так что хребет дугой выпирает. У фигурки не хватало левой ноги — была отломана, но за счет устойчивой правой с раздвоенным копытом и длинного хвоста чертик не падал.
Таких нечистиков, будто бы по мотивам гоголевской повести, еще с начала прошлого века выпускал Каслинский чугунолитейный завод. Кажется, каслинские чертенята были практически в каждом доме.
Шут, лукавый, окаяшка, немытик, пралик, хохлик, шишига — так его у нас звали и чертыхаться запрещали. Вспомнишь черта, он и появится. Этот персонаж всегда творит только зло и готов на любую хитрость, обман и притворство, лишь бы погубить человека и завладеть его душой. Он всегда находится где-то неподалеку и готов явиться по первому зову и забрать обещанное ему неосторожным словом. Вот и старались не поминать настоящим именем не звать, однако это не всегда помогало.
Однажды разговорились с одним командировочным в гостинице. Я как раз приехал посмотреть сезонную антикварную ярмарку, разворачивающуюся в июле в одном из небольших городков Золотого кольца. Уехал тогда с пустыми руками, но нельзя сказать, что совсем без улова, а все благодаря этому командировочному.
Слово за слово, перешли на тему, совсем далекую от причины нашего появления в этом городке. Что-то там у него запропастилось, а я вспомнил, как дед Власий учил меня:
«Ежели нечистый себе прибирает, что ему неосторожным словом обещано, — человека ли, вещь ли, — то и забирать обратно у него надо особыми словами. Нитью шерстяной красной обвяжи ножки стола, узел затяни обязательно, на три ночи подряд, и пригрози вслух, что никогда не развяжешь, чтоб у него все спуталось. Так говори: „Ты — шут, я — шут. Ты, шут, не шути надо мной. Ты, шут, надо мной шутишь, я, шут, над тобой пошучу!" Еще говорят: „Домовеюшко, поиграй и отдай!" Но я не стал бы упрашивать, не дело это — унижаться. Вот некоторые по именам спрашивают. Вована ли, Анну Сергеевну. Ты лучше не связывайся с ними, особенно с теми, что с бабскими именами. Одно найдешь, второе потеряешь — себе приберет. Потому как сперва нужно разрешепия спрашивать, мол, можно ли тебя позвать, тебя попросить?»
Командировочный очень нервно он реагировал на шута. Лучше, сказал, я без пропажи вообще обойдусь как-нибудь, не смертельно. А то, правда, не то скажешь, не так попросишь, и себе дороже будет.
У него как раз имелась в арсенале подобная история неудачного упоминания черта.
Шут
Бабулюшка ругалась: «Шут тебя подери!»
Обычно ругалась на вещь, на событие, на плохую погоду. Никогда — на нас, своих внуков.