Blue Strawberry
Шрифт:
– Гриммджоу… – Тихо позвала его Ичиго, боясь нарушить сладкую мелодию бьющейся в унисон пары сердец.
– Да?..
– Я чувствую в себе твою душу…
– М-м-м, – промурлыкал довольный арранкар, – я рад, что она появилась благодаря тебе…
====== LV. ГОЛОД ПАНТЕРЫ: СЛИВКИ И «КЛУБНИКА» ======
Ичиго распахнула глаза ото сна и увидела, что лежит одна в своей постели. На улице было темно, как вечером, и непроизвольные, совершенно детские страхи сковали ее горло, но голос все же с тревогой позвал того, кто был дорог:
– Гриммджоу?!..
– Я здесь! – Отозвались
Ичиго нервно захихикала и закрыла лицо ладонью: и куда девался нежный ласковый котик? Глаза мигом запротестовали, широко открываясь: ну, да, с каких это пор Гриммджоу – “нежный и ласковый котик”? Она усмехнулась: в недавнем поведении Сексты скорее сквозила подчеркнутая осторожность и трепетная бережность первых прикосновений, которые не без труда скрывали его врожденную животную страсть, силу и желание.
– Куросаки!!! – Завопил Гриммджоу, на которого снова что-то упало.
– Да, что, он рехнулся?! Сейчас мне весь дом развалит!!!
Куросаки схватила из шкафа первую попавшуюся футболку и, надевая ее наскоро, быстро зашлепала босыми ногами по ступенькам.
– Какой ужас… – Замерла она на пороге кухни, где под грудой коробок лежал испачканный с ног до головы мукой Гриммджоу: у Юзу была довольно таки вместительная кладовка с припасами. Уместное ударение – на слове «была».
Куросаки подбежала к несчастному Джагерджаку, фыркающему и проклинающему всех и вся, чтобы вытащить того из-под продовольственных запасов.
– Эх, ты, горе мое луковое… – Усадила она его за стол и принялась полотенцем стряхивать с него остатки муки. Затем уперлась руками в бока, как сварливая жена, и строго посмотрела на нашкодившего «котяру»: – Ну? И что ты тут устроил?
Он покосился на учиненный беспорядок и недовольно хмыкнул.
– Что «что»? Поесть искал, разве не понятно?.. – Буркнул голубоволосый, вернее, мутно-голубоволосый, в прядях которого кое-где все еще оставалась мука.
Куросаки взглянула на гору пустых тарелок на столе и вылизанных контейнеров с остатками, очевидно, вчерашнего ужина и сегодняшнего завтрака:
– И тебе этого показалось мало?! – Ткнула она пальцем в это непотребство.
– Еще бы! Чего ты удивляешься? Я потратил много энергии и мне нужно ее чем-то восполнить. К тому же… – Он недовольно потянулся: – Этот гигай – жутко неприятная штука, которая от голода стягивает тебя, точно высушенная тряпка.
Куросаки не без умиления взглянула на жаловавшегося Гриммджоу: такой ребенок, ей-богу!
– Ладно, – снова вытерла она полотенцем его щеку и поправила торчащую челку, – так уж и быть… Приготовлю тебе что-нибудь.
Джагерджак сверкнул довольными глазами, в которых точно лампочкой зажглось два слова: «Ура! Еда!»
– Но с одним условием: ты должен убрать все, что набезобразничал!
– Вот еще… – Скрестил руки он на груди. – Король и... убирать.
Куросаки треснула его веником по плечу.
– Давай, король… Уверена, что это тебе не впервой.
– Все-то ты знаешь… – Передразнил Гриммджоу, но веник взял.
Куросаки довольно принялась за готовку.
– Вообще-то я – не Юзу, конечно, но попытаюсь тебя удивить… – Прокомментировала она и достала из шкафа и холодильника необходимые продукты. Она торжественно объявила: – Паста со сливочным соусом! Как тебе? Итальянское блюдо, между прочим.
– Правда что ли? Надеюсь, это можно будет есть?
Куросаки хмыкнула: Гриммджоу возвращался. Бесящий ее до невозможности, с небывалой энергией, ощутимой даже на расстоянии, с чувствами, которым стыдно витать в воздухе понапрасну, если они не встречают должную реакцию в ответ... От него так и веяло смешанной сексуально-пакостной силищей, которую, действительно, нужно было чем-то унять, иначе этот зверюга точно съест ее вместо ужина…
Джагерджак, к удивлению хозяйки дома, довольно быстро справился: мусор убрал, коробки обратно расставил, муку успешно стряхнул. Кошачья ловкость и скорость пригодилась даже в хозяйстве. Делано уставший, он с видом желанного облегчения плюхнулся на стул в ожидании ужина, обещанного Куросаки.
Хищные глаза уперлись в девушку, колдовавшую у плиты, в коротенькой белой футболке. Ее старательные движения, порхающие шаги, сосредоточенный взгляд, мерное дыхание, сладкоголосое тихое мурлыканье… Она выглядела счастливой. По сердцу Гриммджоу растеклась карамель, тепло которой навсегда слилось с его сознанием. Перед глазами вспыхнули волнующие картинки недавнего наслаждения. Ее первый рык, ее первый восторженный взгляд, ее вжимавшееся в него объятие, ее соблазнительно-волнующее тело… Если это и было счастье, то Гриммджоу также чувствовал себя счастливым, потому что сумел сделать счастливой ее. И пускай они еще только в самом начале… Пускай он совершенно не думает о себе… Плевать! Его истинные желания и звериные удовольствия подождут, а, может, и не стоят ничего в сравнении с этим ее счастливо бьющимся сердцем.
– Гриммджоу. Прекрати пялиться на меня… – Бросила она ему через плечо, чувствуя, что он думал о ней, смотрел на нее и…
– Не льсти себе, детка… На что там у тебя пялиться? Ты ж не Иноуэ: у той барышни точно есть на что посмотреть – и спереди, и сзади…
Куросаки покачала головой: он неисправим. Она хихикнула:
– Ну, какая есть…
Гриммджоу усмехнулся: здорово, что она не обиделась, хотя ему так хотелось ее подразнить. Просто хлебом не корми. Секста впился взглядом в огромную синюю цифру «15» на футболке Куросаки. Она просто кричала о себе.
– Вот ты обожаешь эту цифру! Папашка явно угодил с твоим именем.
– Почему только с именем? Я же еще и родилась 15 июля…
– Врешь... – Неожиданно выпалил Джагерджак.
– Почему? – Усмехнулась она, оборачиваясь к нему. – Правда, 15 июля. А что?
– Хех, а я тоже родился в июле! 31-го числа.
Куросаки растянулась в улыбке:
– Так значит, у кое-кого совсем скоро день рожденья? И сколько же тебе стукнет?
Гриммджоу задумался, затем смутился, и, наконец, вспылил: