Боевой 19-й
Шрифт:
— Сквалыжный он у меня н дотошный до всего, ну, чисто цыган.
Это было сказано невесело и, как послышалось Устину, с укоризной.
— Свекор любит его за это... А вот будто и он сам.
Мимо окон мелькнула фигура, послышался хруст
снега. Наталья поспешно встала. Митяй вошел в хату быстро и с озабоченным лицом, но, увидев Устина, бросил пристальный и пытливый взгляд на Наталью.
—
— Кабы я знал... Здорово, Устин! — Митяй, словно деревянный обрубок, сунул Устину свою большую холодную руку. В беспокойно бегающих глазах его рей-
час действительно было что-то вороватое и хитрое. Он снял малахай, ударив им об стенку, сбил снег, затем надел снова и позвал Наталью.
— Наташа, поди-ка ^сюда... Я сейчас, — бросил он через плечо Устину и ув'ел Наталью в горницу.
Устина потянуло домой. Он искал предлога уйти, но вдруг насторожился и прислушался. Из горницы доносился приглушенный говор:
— Четыре меры...
— Да я что ж... как сам знаешь.
— Сготовь тут бутылочку... Устин давно тут?
— Да еще давеча...
Около хаты вновь захрустел снег. В сени, лязгнув щеколдой, вошли люди и, робко потоптавшись, остановились.
Митяй опрометью выбежал из горницы, бросив на ходу:
— Устин, ты погоди, я сейчас!
— Не мешкай! — послала вдогонку Наталья и принялась собирать на стол.
По потолку ходили, что-то тащили волоком, спускали вниз по лесенке. Устин молчал и слушал... «Дотошный», — не выходило у него из головы. А Наталья, видимо желая отвлечь Устина от шума, жаловалась:
— И вот всегда-то он какой-то неуемный. И суматошится и суматошится, хоть бы дома когда посидел.
Вскоре стало тихо. Через огороды прошло двое с мешками. Митяй вернулся, тяжело отдуваясь, и, сбивая рукавицей с шинели пыль, самодовольно сказал:
— Не потопаешь — не полопаешь.
Устин удивленно посмотрел на него сбоку.
День шел к исходу. Оглушенный стаканом, самогона, Устин вытирал потный лоб и силился остановить разгоревшегося во хмелю Митяя.
— Мне что? .. — говорил Митяй заплетающимся языком и гораздо смелее, чем вчера. — Мне один черт, что кум, что сват, — всем свобода, и я чхать на всех хотел!
— Гляди, прочхаешься, Митяй. Тебе вроде как бы и совестно. Человек ты понимающий, ну чего ты не поделишь с мужиками?
—
— Да ты погоди, остынь чуток, — перебил Устин. — Груздев, чай,' не сам по себе у власти встал?
— Власть себе всласть, — выставив кадык, сказал Митяй, — а по мне, ну-ка ее к чертовой матери!
— Это кого же, стало быть?
— Да их... Грабительством они занимаются, хлеб выгребают, а у того, кто всех больше горб гнул, норовят под гребло начисто выместь. Этак нонче да завтра, а там и по миру пустят.
— Ах, эвона как! Сказано напрямик.
— А что ж, я правду в глаза режу.
— Чью правду-то?
Митяй прищурился и, как бы издали посмотрев на Устина, сказал:
— Свою.
Это слово было произнесено им так, что оно вдруг утратило для Устина первоначальное значение и приобрело новый, более глубокий смысл.'
Вначале Устин хотел возражать Митяю, спорить с ним, но теперь он понял, что это не нужно и бесполезно.
Разговор клеился плохо. Не помогал и выпйтый самогон. Пашков повторял уже высказанные и надоевшие Устину жалобы, ругался и даже кому-то грозил:
— Небось, как доберутся до них, тогда узнают и они, почем фунт лиха.
— Это ты про кого, про что? — удивлялся Устин.
— А ну их... выпьем! — зло сказал Митяй сквозь сжатые зубы, расплескивая самогон.
Устин не хотел пить. Ему было неприятно слушать хмелевшего Пашкова и не хотелось с ним спорить в присутствии Натальи, так как спор легко мог перейти в открытую ссору. Но Устин все же не выдержал и, подавляя в себе раздражение, как можно спокойнее сказал:
— Грозишься, Митяй, а зря. Смотри, как бы тебе по этой самой причине не влетело первому.
— Уж не ты ли думаешь донести?-— ехидно и вызывающе спросил Митяй. — Валяй, валяй.
Устин глянул на мокрые, оттопыренные губы Пашкова, и ему стало противно. Он решительно всуал и встретился взглядом с Натальей. По ее доброй, прося- ' щей улыбке он понял, что разговор с Митяем продолжать не следует. Он холодно простился с Пашковым и увидел^ что тот не только не задерживает, но, словно выпроваживая его, подошел к двери и также небрежно сунул ему вялую грубую руку с негнущимися пальцами.