Боевой 19-й
Шрифт:
Устин видел, как внимательно слушали его односельчане. Вот стоит против него Зиновей. О чем думает этот бедняк? Трудно ему жить с кучей своих детей, братишек да больным отцом. Как он ни бьется, а не может вырваться из нужды. И вот теперь, когда произошли великие перемены, ждет не дождется он весны, чтобы всею мужицкою силой навалиться на вольную землю, а осилит ли? .. А вот примостился у стола рядом с Груздевым Ерка Рощин. Словно вкопанный по пояс в землю, стоит он и широко открытыми глазами глядит на Устина. Клим иногда покачает
— Да-а, — вздохнул Зиновей, — видно, нигде не сладко нашему брату — бедняку.
— Только что говорим по-разному, а как глянешь на ихнего мужика — бьется он так же, мыкает горе и кружится по своему клочку земли, ровно и мы. Ну, ничего, — тряхнул головой Устин, — нонче и там, глядючи на нас, народ поднялся против ихних буржуев.
— Революция теперь, гляди, скрозь пойдет, — не то спросил, не то подтвердил Семен, обращаясь к мужикам.
— Известно, скрозь, — согласились мужики, — оттого, что жить стало невмоготу. Мужик по земле стосковался.
— А земля по мужику, — добавил Зиновей. — Ведь в иных деревнях бабы да малые ребятишки.
— И сколько же людей безвинно, напрасно перевели, уму непостижимо, — замотал головой Ерка Рощин.
— А вона, гляди, — заметил Клим, показывая на улицу. — И ведь кажинный день, кажинный день с утра до вечера — и идут и идут..-.
— Голод не тетка,— с шумом поднялся Груздев.
По улице из конца в конец ходили «градские» —
так называли в деревне мешочников. Они доставляли в деревню, в обмен на хлеб, ситец, спички, керосин, мыло, сахар, обувь. Крестьяне тайком от соседей зазывали мешочников в хаты, осматривали товар, щупали, мяли, торговались и вздыхали, жалуясь на недород. На обмен шли: хлеб, картофель, крупа, сало, яйца. Выпроваживая мешочников огородами, просили бабы привезти в следующий раз серников, ниток, мыла.
Поглядывая в окно, Зиновей задумчиво сказал:
— На станции заградиловка стоит, по шляху милиция ходит. И как только они хлеб проносят?
— Да и то сказать, не от радости такая маята, есть-то всем хочется, — в тон ему сказал Аким.
Увидев на улице Пашкова, Зиновей вдруг нахмурился и зло бросил:
— А энтот уж вертится, словно ворон, нанюхал небось чего.
«Не любят его мужики, и неспроста», — подумал Устин.
— Эх, братцы! — заговорил Зиновей, покачивая головой в такт словам. — Ежели бы у меня не велика семья или хоть лишний работник в ней, да разве я сидел бы тут? У нас делов много, и все больше своих, работы невпроворот, это верно. Но и там, — показал он большим пальцем через плечо, — люди
Слова Зиновея больно кольнули Устина. Не имеет ли Зиновей в виду его. Он вспомнил о Наташе, о вчерашнем вечере, и сердце вновь защемила тоска.
— Да, — согласился Груздев, — хватает, бросается, кажись, весь город бы к себе в амбар упрятал. Так и норовит, кого бы одурить. И куда ему?.. Живет-то сам-два, — и развел руками.
— Скажи, ведь раньше он не был таким? — заметил Зиновей.
— Да ну, не был. Мне ли не знать. Весь в отца, сукин сын. Прикидываться он стал после того, как отделился от отца, — заметил Груздев и, обращаясь к Хрущеву, предложил: — Вот Устин может рассказать правду. Он водил с ним дружбу.
— Нет, не расскажу, Петр Васильевич, — ответил Хрущев и загадочно добавил: — Того Митяя Пашкова уже нет. Тот для меня убитый...
— То есть как это так? — удивился Груздев.
— А так. Меня мать похоронила, а я вот так же Пашкова. Вчера встретился с ним, а признать не могу. Не тот, понимаешь, Петр Васильевич, не тот он.
— Верно говоришь, Устин, — оживился Груздев, —-это настоящий глот, а вот поди-ка намекни ему о хлебе — он, словно дитя, начнет плакаться. Ежели по правильности, по закону, так мы должны отнимать хлеб у градских и дознаваться, отколь взяли, у кого. А как подумаешь, нелегко ведь и им, может, дети дома... Эх! — махнул он рукой и с раздражением закончил: — Вышибу я у него в разверстку весь хлеб без остатка. Пущай себе покупает за то, что продавал.
Озабоченный Груздев, попыхивая самокруткой, замотал шею платком и пошел к двери. Устин последовал за ним.
— Хрущев, ты заглядывай к нам, дела у нас найдутся, — предложил Груздев.
— Навернусь, Петр Васильевич.
— Ненароком не надо. Ты постоянно. Мне голосу рука нужна.
— Если пригожусь..
— Сгодишься.
Устин вышел на улицу. Митяя не было. Он вспомнил о Наташе и решительно зашагал к Пашковым.
Наташа думала, что Устин придет. Она хотела этого и боялась.
Митяй все утро ходил хмурый и неразговорчивый. Он ни одним словом не обмолвился об Устине и, позавтракав, ушел, не сказав куда.
«Не к Устину ли?» — подумала Наташа. Она несколько раз ловила себя на том, что хочет, чтобы Устин пришел именно сейчас, в отсутствие Митяя, и пугалась этого желания.
Придвинув для большего удобства к столу дежу, она засучила рукава по локоть и стала замешивать тесто.