Богатырь сентября
Шрифт:
Вообразив это, Салтан ощутил тягу перекреститься, но не посмел шевельнуться, чтобы не отвлечь Медоусу от рассказа. Но все же бросил оценивающий взор на подол ее платья: тонкий шелк обрисовывал человеческие бедра и голени, и видна была небольшая изящная ступня. На душе несколько полегчало.
– Богиня змееногая плод носила чуть не три года, а потом сына родила. Взял его себе Мракота, назвал Тархом, что значит «сильный, могучий, волнующий». А у них, у волотов, в середине лета, на солнцестоянии, нельзя жениться, как вам, людям, нельзя на солоноворот. Родился Тарх к исходу марта, когда земное солнце на лето поворачивает, силу набирает. И потому в своем подземном
Медоуса замолчала, опустила веки, снова взяла Салтана за руку и не отпустила. По ее лицу проносились тени жутких воспоминаний, и Салтан невольно ощутил сочувствие к ней. Она могущественнее всех земных цариц и королев, но и упаси бог от такого могущества и налагаемых им обязанностей.
– Повелела она найти в белом свете дитя, что было бы рождено в нарушение трех запретов и создано для темного света, – снова заговорила Медоуса, не открывая глаз, и ее черные девичьи ресницы трепетали. – Вышла я в белый свет, повитухой обрядилась, нос подлиннее отрастила да на поиски пустилась. – Она открыла глаза, в голосе ее зазвучала приправленная насмешкой жалоба. – Ходила, бродила, все царства-государства исходила… три пары сапог железных сносила, три посоха железных истерла, три каравая железных сглодала – не нашла такого дитяти. Да и поняла: надобно мне сперва сыскать для него родителей…
Медоуса обратила на Салтана доверительный взор и мягко, словно чуть раскаиваясь, склонила голову к плечу:
– Дальше ты знаешь.
Он невольно усмехнулся: так ловко все объяснила, что и не возразишь.
– Но зачем ты, – Салтан взял ее за обе руки и подтянул к себе, – всю эту интригу затеяла: грамоту подменила, Елену с дитем в море спровадила?
– Для того! – Медоуса подалась к нему и почти прижалась к груди. – Родилось дитя для темного света, надобно было его на темный свет переправить! Таких детей не убивают, крови их не проливают. В бочку да в море – самое лучшее средство. Приплыл бы он куда надо – прямиком в Волотовы горы. Ну а мать с ним заодно – она ведь дитя не дала бы. А бояре были и рады – по виду жалели ее, а про себя всяк думал: вот у нас царь молодой опять холостой, глядишь, через годик и моя Анфиска царицей станет.
Она так убедительно это произнесла, что Салтан засмеялся. Медоуса тоже засмеялась, преданно и доверчиво заглядывая в глаза.
– Да Царь Морской мне всю пряжу спутал! Кто же знал, что он тебе обязан и на помощь поспешит! Дочерей своих пошлет, чтобы бочку на сушу вынесли, на остров дикий, да еще и город дитяте подарит, чтобы жил и княжил там! А вырос Гвидон таким молодцом, что Кика, дочка моя, в него влюбилась, захотела его в мужья себе и слушать ничего не стала!
Теперь Салтан разглядел в Медоусе немалое сходство с Кикнидой – те же большие глаза, черные брови-стрелы. Но Кикнида с ее более тонкими чертами была, пожалуй, красивее, зато Медоуса внушала восхищение одухотворенностью и силой своей красоты.
– И раз уж Гвидон наш, Понтарховой добротой, в белом свете княжить стал, я и согласилась дочку за него выдать. Не хочу, чтобы Кикнида за Тархом жила, клянусь тебе Алатырь-камнем! Хочу, чтобы Гвидон ее воротил. Буду помогать. Верь мне, Салтан Салтанович. Я тебе буду другом верным… У меня-то ноги не змеиные!
Медоуса подмигнула, высвободила руки из рук Салтана и положила ему на плечи.
Поднос с угощением исчез неведомо куда, свечи сами собой погасли…
Проснулся Салтан, будучи в пышной постели один. Ставни с окон исчезли, солнечные лучи лились сквозь цветные стекла, падали на персидский ковер, сияли в позолоте на стенной росписи. Его одежда, вычищенная, как новая, была аккуратно сложена на лавке у двери. Оглядевшись, Салтан помотал головой. Ему приснилась ночная беседа с Медоусой? Лучше бы так… Но то, что она рассказала: о встрече князя волотов со змееногой богиней, о рождении Тарха, о том, как Медоуса в облике старой повитухи по прозвищу Бабариха устроила сперва рождение Гвидона, а потом законопатила его в бочку, он помнил очень хорошо. Теперь многое стало понятнее. Но радовали открытия мало. Чтобы Гвидону вернуть жену, придется спуститься в Кощное Подземье и вступить в схватку с порождением змееногой богини…
Наполовину одевшись, Салтан вышел из спальни. В палате, где вчера ужинали, встретил Медоусу: теперь на ней была вышитая голубым шелком белая сорочка и сарафан, того же бледно-голубого, льдистого цвета атласа, с шитой жемчугом широкой полосой серебряной парчи от груди до низа. Улыбнувшись ему, как ни в чем не бывало, она послала его будить Гвидона, а потом указала им путь в баню – там уже все было готово. Невидимые руки истопили печку, поддавали пару, подавали веники. Салтан только надеялся про себя, что эти невидимые слуги – не те три девки, что встретились им по пути сюда.
Когда вышли, уже был накрыт завтрак: и яичница на сале, и каша на молоке, и блины с медом. Медоуса опять не села с ними, но улыбалась и имела вид заботливой хозяйки. Помня ночные приключения, Салтан посматривал на сына не без смущения, но тот, похоже, ночь провел спокойно, ни о чем не подозревал и был полон жажды поскорее тронуться в путь.
– Вот я вам кое-что в дорогу собрала, – будто обычная баба, сказал Медоуса, когда они поели, показывая два простых дорожных мешка. – Скатерти-самобранки нет, но с голоду в пути не помрете.
– Ты обещала что-то для волота, чтобы поменяться, – нетерпеливо напомнил Гвидон.
– Обещала – дам. Держи, удалец.
Медоуса вынула из-за пазухи маленький мешочек красного шелка на золотом шнурке.
– Как дойдешь до Тарха, отдай ему и скажи: Медоуса-Стражница ему шлет поклон и волей своей материнской приказывает – выкуп, ему назначенный, принять, а Кикниду законному мужу воротить.
– Волей материнской? – Гвидон удивился. – Ты, что ли, ему мать?
Словно пол дубовый растаял у Салтана под ногами: да неужели Медоуса и есть та богиня змееногая, только человеком прикинулась, чтобы его к любви склонить…
– Кикниде я мать! – напомнила Медоуса, не дав ему времени облиться холодным потом.
И бросила на Салтана многозначительный взгляд: сам решай, чем с сыночком поделиться.
– Что-то маловат выкуп-то? – Гвидон взвесил мешочек на руке. – Согласится ли он… Кикнида-то моя побольше будет!
– Здесь, милок, такое сокровище заключено, что ни в сказке сказать! – очень искренне ответила Медоуса, и Салтан подумал, что ей, как видно, на самом деле жаль с этим сокровищем расставаться. – Превыше всех богатств земных. Ты подумай, – она лукаво улыбнулась, – может, оставишь сие сокровище себе, а Кика пусть с Тархом живет?