Богатырь сентября
Шрифт:
– Да уж какой там сон! Это только говорят, что сон, а на деле-то совсем наоборот! Тут уснешь…
– Ну, представь, тебе спать хочется, сидишь, носом клюешь, гнешься, но неудобно – а ляжешь, тут-то и станет хорошо.
– Но бабушка-то как же? Да и стара бабка для таких дел!
– Бабушка и есть сон. Так называется.
– Почему бабушкой называется сон? Он – не человек, его потрогать нельзя.
– Просто запомни… – подавляя вздох, повторил Салтан. – Так что, девица красная, пропустишь нас?
– Придется пропустить. – Пламень-дева, еще ухмыляясь, вздохнула. – Я бы еще
– Не пугай, – насупившись, ответил Гвидон: ему все казалось, что дева обманывает их с ответами.
– Теперь ты нам дай ответ: как ее имя? – спросил Салтан.
Дева задумалась, потом неуверенно протянула:
– Устиииинья?
– Нет.
– Еликонидаааа?
– Опять нет.
– Ну, может… Лукерья-Сторожу-Придверья-Хрусть-Хрусть-Спину-Переломлюсть.
– Вот теперь правда. Пора нам дальше, а ты дай провожатого до той твоей сестры.
– Дам. – Пламень-дева махнула копьем, с его наконечника сорвался огонек и заскакал по траве. – Ступайте.
Салтан поклонился ей – как-никак дух полуденного жара, смертельно опасный для неосторожных, – а когда разогнулся, девки на красном коне уже не было, перед ними расстилался знойный луг, по виду – бескрайний.
Глава 5
Еще довольно долго они шли через луг, но полдень миновал, жар заметно уменьшился, однако кафтан царь пока не надевал, только накинул на плечи. У речки они с Гвидоном напились свежей холодной воды, умылись и немного отдохнули в тени старых ив на камнях. Гвидон все еще дулся на Пламень-деву и ворчал: зачем, мол, такие срамные загадки загадывает, а потом соглашается на совсем другой ответ?
– Это такой род загадок, – пояснял Салтан. – У них у всех есть по два ответа. Детей малых учат давать простой ответ: про орех, сон и прочее такое. «У девушки-сиротки загорелось в середке» – это печь, «у одного молодца закапало с конца» – это рукомой, да и все. Дети малые таких загадок не боятся. А как подрастут, так начнут смекать, что есть другой ответ. Девки от таких загадок краснеют и сердятся, а парни молодые хохочут. Ты-то что сердишься, ты ж не девка?
– Так я им и не парень! Я, чай, женатый человек!
«Я тоже», – мысленно вздохнул Салтан и вдруг подумал: как муж, Гвидон-то опытнее его! Гвидон со своей женой-лебедью прожил с полгода, а он сам с Еленой – две недели после свадьбы и пару дней после новой встречи. Он к ней привыкнуть не успел; видит перед собой свое же от нее детище, а думает о ней почти как о невесте. Скорее бы уж конец всем этим чудесам, скорее бы им зажить в стольном граде Деметрии да народить побольше детишек – обычных, что будут расти день за днем, год за годом у отца на глазах, чтобы он хоть успел узнать их прежде, чем станут с него самого ростом…
– Пошли уж дальше, хватит отдыхать! – Дойдя до этой мысли, Салтан ощутил, что засиделись они тут.
Кустов по краям тропки делалось все больше, появились березовые перелески, и вот встала на краю луга новая чаща. Огонек от Пламень-девы заскочил туда и побежал по тропке – хорошо заметной извилистой полоске
Солнце наливным яблоком медленно катилось за верхушки елей, вот уже подмигивает красным сквозь гущу ветвей. Темнота выползала из глубины чащи, путалась в ногах. То и дело по кустам побегал шорох, качались еловые лапы, словно за ними кто-то прятался и перебегал, следуя за путниками. Застегнув кафтан, Салтан передвинул саблю так, чтобы удобнее было взять.
На повороте тропки огонечек вдруг подпрыгнул, рассыпался искрами, искры погасли. Отец и сын от неожиданности остановились, прислонившись друг у другу плечами и тревожно озираясь. В первые мгновения тьма навалилась и оглушила, но тут же пришло понимание, что и при огонечке они его одного и видели. Салтан глянул вверх – темно-синее, с лиловым отливом ясное небо было усыпано звездами. Только луны нет – новолуние.
– Вон он, тот корабль… – пробормотал Гвидон, тоже подняв голову. – Рассыпался по городам… всем видать, да никому не поймать, так ты говорил?
– Вроде того. – Салтан не стал спорить.
А сам вдруг вспомнил: всем видать, да никому не поймать – это ведь про белого оленя так говорят! Белый олень, что прыгнул в море, Понтарх, его дочери-волны, числом три тысячи, что вынесли бочку на берег острова, все дарованные им чудеса для Гвидона… Взглянул на сына: в темноте того было отлично видно, его лицо и волосы источали тихий, неяркий, но ясно различимый свет.
– Гляди, батя… – очарованно пробормотал Гвидон, мимо отца глядя в ту сторону, куда они шли.
С трудом оторвав взгляд от сына, Салтан взглянул вперед. И резко втянул воздух. Перед ними была та же небесная бездна, огромная, высотой и шириной в сам лес. Но звезд в этой бездне было только четыре: три в верхней части образовывали треугольник, одна сияла на заметном отдалении от тех трех. Вся эта бездна казалась живой. Они еще немного вгляделись, потом разом охнули.
Перед ними высилась исполинская дева-великанша, сотканная из живой тьмы, на таком же коне – выше леса стоячего, ниже облака ходячего. На лбу у нее сияли холодным светом три глаза: один повыше, два других под ним. Четвертая звезда колола взор, сидя на конце длинного черного копья.
– Поздорову ли, добры молодцы?
На этот раз стражница заговорила первой. Гулкий ее голос заполнил все пространство между землей и небом, от него веяло густо-лиловым холодным ветром.
– Поздорову… – тихим от потрясения голосом ответил Салтан.
Кричать не требовалось: черно-лиловая тьма обнимала их, обтекала со всех сторон, шептала в уши, ловила сказанное слово возле самых уст.
– Куда пусть держите?
– Ищем Медоусу-стражницу, – ответил Гвидон, и юная дерзость в его голосе сменилась потрясенной робостью. – Не ты ли это?