Богословские труды
Шрифт:
В своих духовных творениях, беседах о Песни песней или в Словах «О Блаженствах» Григорий говорит нам об опыте испытавшего невозможность познать или созерцать Божественную природу. Эта всецелая невозможность порождает в нас «метафизическую» печаль, чувство отчуждения от Высшего Блага. «Чем более мы верим, что Благо по естеству своему выше нашего познания, тем более усиливаем в себе печаль, чувствуя, что Благо, от которого мы разлучены, так велико и такого высокого достоинства, что мы не способны вместить ведение о Нем» [1230] . Григорий призывает нас прекратить наши изыскания ввиду их бесполезности, хотя сама невозможность достичь «естества превыше всех благи дает нам некое понятие о величии искомого» [1231] . Опять здесь утверждается ведение через неведение. Григорий также противопоставляет созерцание и видение, отрицая возможность последнего: «Каким образом, — вопрошает он, — и посредством каких мыслей созерцаемое, но невидимое Благо может достигнуть нашего взора?» [1232]
1230
Beat. 3. — PG 44, 1225 CD.
1231
Beat. 3. — PG 44, 1225 С.
1232
Beat. 3. — PG 44, 1225 BC.
Как бы то ни было, природа Его непонятна и недоступна нашим мыслям: «Божественная природа, — говорит он, — каковая она есть сама по себе ( ’ ), каковая она по сущности, неумопостижима , ибо она недоступна и неприступна рассудительным мыслям … Вот почему великий апостол называет неисповедимыми Божии пути. Этим словом он показывает, что путь, ведущий к познанию Божественной сущности, для мыслей непроходим» [1233] . Григорий, однако, добавляет одну фразу, которая показывает, что, тем не менее, непознаваемость Божественной природы не означает для него, что Бог вовсе непознаваем и недоступен: «Но, будучи таковым по Своему естеству. Сущий, превысший всякого естества, в другом отношении бывает видим. Сей Невидимый и Неописуемый» [1234] . Здесь, видимо, идет речь о познании Бога по «очищенной» аналогии с человеческой природой [1235] , через неизреченное умное просвещение [1236] , о познании в зеркале души [1237] , посредством добродетели [1238] , через Божественные энергии и т. д. — но при этом Божественная природа и сущность остаются таковыми, какие суть, т. е. непознаваемыми, во всяком случае непосредственно.
1233
Beat. 6. — PG 44, 1268 BC.
1234
Beat. 6. — PG 44, 1268 C.
1235
Cm.: Eun. 3. 1. 76 (p. 30. 25-31. 3).
1236
Cm.: Eun. 3. 1. 16 (p. 9. 14-18).
1237
Cm.: Horn. 3 in Cant. (p. 90. 10-16).
1238
Cm.: Horn. 3 in Cant. (p. 90. 19-91. 14).
Утверждение
1239
Eun. 1. 232 (р. 94. 27-95. 4).
1240
См.: Eun. 1 (р. 5), название главы 19. Очевидно, название это дал не сам Григорий, но оно хорошо выражает его мысль.
1241
См.: Eun. 1. 682 (р. 222. 12-14).
В наши намерения не входит рассматривать здесь троичное учение святителя Григория во всей его полноте. Скажем только, что он с большой ясностью утверждает истинность ипостасных различий, а также различает ипостаси от Божественной сущности; таким образом Тот, Кто «истинно Сущий» , одновременно и един и не един. Итак, нам следует «держаться наименования Отца и Сына и Святого Духа, чтобы понять Того, Кто воистину есть Сущий, Кто един и не един» [1242] . И он объясняет, как следует понимать это антиномичное единство–неединство:«По сущности Он — един, вот почему Владыка заповедал нам взирать на единое имя. Но по свойствам, которые служат к знанию Ипостасей , [единое] имя разделено верой во Отца и Сына и Святого Духа, разделено без отделения и едино без смешения» [1243] . Далее Григорий еще сильней подчеркивает различение Лиц внутри Святой Троицы и единство сущности и одновременно утверждает, что ни одно наименование не касается природы и не вносит в нее разделения [1244] . Что же до Божественной природы, то она — превыше всякого имени: «Одна лишь нетварная природа, в которую веруем во Отце, и в Сыне, и в Святом Духе, выше любого обозначения именем» [1245] . «Очевидно, — добавляет он еще, — что наименование Отца не выражает сущность, но обозначает отношение к Сыну. Итак, если бы человеческой природе было возможно познать сущность Бога, то Тот, Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины, не обошел бы знание о ней молчанием. Но о сущности Он не сказал ничего и тем самым показал , что познать ее невозможно» [1246] . В этих троичных текстах вопрос о простоте Божественной природы хоть прямо и не затрагивается, но, несомненно, предполагается, как и во всем творчестве святителя Григория. Таким образом, мы вправе заключить, что для него простота Божественной природы совместима с ипостасными различиями, реально, хоть и антиномично, существующими в Боге, и что они не вносят сложности в Его природу.
1242
Ref. 5 (р. 314. 24-26).
1243
Ref. 6 (р. 314. 26-315. 3).
1244
См.: Ref. 12 (р. 317. 17-318. 2).
1245
Ref. 15 (р. 318. 15-18).
1246
Ref. 16. 17 (р. 319. 1-7).
Та же проблема встанет перед нами, если мы рассмотрим, как Григорий говорит о Божественной природе или сущности в их отношении к тому, что он обозначает словом энергияили другими подобными выражениями. Можно даже задаться вопросом, имеют ли для Григория слова природаили сущностьполностью тождественный смысл, когда речь идет о Боге. Термину природа (естество),который, как мы уже заметили, встречается у Григория чаще, он как будто придает оттенок онтологический, тогда как сущностьупотребляется им скорее в сфере познания. Они, однако, взаимозаменяемы; мы это наблюдаем, когда Григорий пишет, что сущность Отца не отличается от природы Единородного [1247] или что никак не могут иметь различные природы существа, для которых понятие сущности совпадает [1248] . Для него, как и для святителя Василия Великого, невозможность умственного познания Божественной природы лишь частный случай общей непознаваемости природы вещей: «Если ты не постиг природу муравья, который так мал , — говорит он Евномию , — то как же ты хвалишься, что объял разумением Содержителя всяческих?» [1249] Существует, однако, огромное и непреодолимое различие между природой тварной и нетварной: «Огромен и непреодолим рубеж, который разделяет, как стеной, нетварное естество от тварной сущности. Последняя ограничена, первая же беспредельна; тварная содержится в своих собственных измерениях, мера же нетварной — бесконечность. Тварная имеет протяженность в пространстве и замкнута отовсюду временем и местом, нетварная же свободна от пространственного понятия, и, пожелай кто–нибудь постичь ее одним только умом, она тут же убегает от подобного старания» [1250] . Неведомый, стало быть, в Своей сущности по причине Своей бесконечности Бог становится, благодаря Своей творческой энергии, познаваем из Своих творений, как говорит об этом св. Григорий: «Бог, бытие Которого, каково оно по сущности, недоступно никаким порывам или усилиям ума, ради нас, однако, открывается в познании того, что Он существует, чрез величие и красоту Своих тварей, по некоторому сходству с известными нам вещами, даруя нам через Свои энергии только веру, но не познание того, каков Он есть» [1251] . Стало быть, познание Бога посредством Его энергий понимается здесь не как постижение того, каков Он есть, а как знание о бытии Бога из Его творений, хотя эта творческая Божественная энергия и отлична от творений, которые она создает. Заметим еще, что в троичном контексте Григорий употребляет термин энергияв единственном числе, имея в виду общую трем Божественным Лицам энергию. «Кто не знает, — говорит он, — что животворящая сила исходит в виде энергии подобным образом от Отца и от Сына» [1252] . Или: «Всякая энергия, которая от Бога простирается на творение и именуется в соответствии со множеством означений, берет начало от Отца и исходит чрез Сына и совершается в Духе Святом» [1253] . Она также называется жизнью: «Одна и та же жизнь, которая действуется Духом Святым и уготована от Сына и зависит от воли Отца» [1254] . Или, как он говорит: «Некое единое движение благой воли и взаимного общения от Сына к Духу Святому» [1255] . Здесь речь идет о воле,но, как Григорий объясняет в другом месте: «Ясно, что в Божественной природе между волей и энергией не может существовать никакой разницы» [1256] .
1247
См.: Eun. 3. 2. 85 (р. 81. 3-4).
1248
См.: Eun. 3. 2. 34 (р. 63. 5—7).
1249
Eun. 3. 8. 4 (р. 239. 24-27).
1250
Eun. 2. 69 (р. 246. 14-29).
1251
Eun. 2. 69 (р. 230. 24-30).
1252
Eun. 3. 10. 33 (р. 302. 14-15).
1253
Tres dii (p. 47. 24-482).
1254
Tres dii (p. 48. 16-19).
1255
Tres dii (p. 48. 22-49. 1); ib. (p. 50. 20-51. 16).
1256
Eun. 2. 228 (p. 292. 17-19).
Вместе с тем учение св. Григория об именах прольет, возможно, дополнительный свет на его понимание природы Бога и Его энергий, равно как и на проблему богопознания вообще. Можно утверждать, что это учение противоположно доктрине Евномия, который, продолжая философскую линию платоновского Кратила и находясь под влиянием магизма позднейшей языческой мистики, развивает целую философию об именах как имущих Божественное происхождение и выражающих природу вещей [1257] . Григорий полностью отбрасывает эти теории Евномия. Не вдаваясь здесь в рассмотрение всего учения Григория, остановимся особо на тех его положениях, которые имеют прямое отношение к нашей теме. Тогда как Евномий, по мнению Григория, отождествляет имя с подлежащим [1258] , сам он полагает, что имена и речения выражают некое движение нашей мысли и необходимы нам для посильного познания Бога, «для того, чтобы мы в какой–то степени имели знание о том, что богоприлично понимать о Нем » [1259] . Все вещи созданы Богом, а имена — силами нашего рассудка, хотя сама эта способность, как и разумная природа, есть «дело рук Божьих» [1260] . Они (имена) обозначают естественные потенции вещей [1261] . Что же до Бога, то Он превыше всякого имени, так как «единственное имя, подобающее Богу, это — быть выше всякого имени, ибо то, что Он превышает всяческое умопредставление и не может быть охвачен никаким именем, является для людей доказательством Его неизъяснимого величия» [1262] . Подобным же образом и имена Христа (такие, как Дверь, Пастырьи др.) обозначают не сущность Его или природу, но Его «энергии»: «Ни одно из Его имен, — говорит Григорий, — не есть ни природа Единородного, ни Божество, ни свойство сущности; но Он действительно так именуется, и наименование имеет собственное значение… и поскольку Господь Промыслом Своим промышляет многоразлично о жизни людей, каждый вид благодеяний познается подобающим образом каждым из подобных имен. Вследствие того что Промысл и энергия, созерцаемая в Нем, приобретают силу имени, можно сказать, что таковое имя именуется нами действием примышления (’ )» [1263] . Григорий с силой настаивает на том, что имена не прилагаются к Божественной природе, но именуют Бога по Его энергиям, ибо в противном случае Он оказался бы сложным: «Что же, — вопрошает он, — постановляет ли Евномий, что речения обозначают саму природу? Но тогда он утверждает, что Божественная природа есть нечто многовидное и многосоставное, являющее свою сложность в соответствии с различиями, означаемыми именами …следовательно, природу имена не обозначают, однако никто не дерзнет сказать, что наречение имен лишено подлинности и смысла. Итак, коль скоро имя дано, но не по природе, и коль скоро все, что сказано в Писании, справедливо и соответствует тому, о чем имя сообщает, какая же останется еще причина тому, чтобы эти слова были применяемы подобающим образом к Богу Единородному иначе, чем действием примышления ( ’ )?
1257
См. об источниках философских и «магических» Евномиевого «богословия имен» интересное исследование кардинала Даниелу.
1258
См.: Eun. 2. 178 (р. 276. 14-16).
1259
Eun. 2. 168 (p. 273. 28-274. 5).
1260
Eun. 2. 246 (p. 298. 11-17).
1261
Cm.: Eun. 2. 271 (p. 306. 10-11).
1262
Eun. 2. 586-587 (p. 396. 26-28).
1263
Eun. 2. 298-299 (p. 314. 8-19).
Ибо
Здесь очень важно отметить следующее: допуская, что мы умным действием именуем Бога по Его энергиям, Григорий настаивает на том, что эти имена не просто созданы нашим примышлением, но должным образом соответствуют чему–то, действительно в Боге существующему. Во всяком случае, каждое имя обозначает что–то особое в Боге, «ибо, если ни одно из имен не разумеется в особенном значении, но все они смешаны между собой через слияние по значению, то было бы пустым делом употреблять для одного и того же предмета многие наименования, тогда как никакая разница не отличает по существу одних имен от других» [1265] . Напротив , как раз Евномий и стремится показать, что «между различными именами не существует никакой разницы в значении» [1266] . Имена позволяют выявить некоторые созерцаемые в Божественной жизни понятия [1267] , такие как нетленностьили безначалъностъ; они свидетельствуют о них, но не создают их; не делают нетленной Божественную жизнь, но указывают, что она такова [1268] . Григорий здесь различает предмет, понятие и имя.«То, что Божественная жизнь беспредельна в обоих смыслах, — говорит он, — присуще предмету, но выражать, так или иначе, усматриваемые в предмете понятия зависит лишь от того имени, которым названо обозначаемое понятие… следовательно, предмет пребывает таким, как он есть, превыше всякого имени и понятия; но то, что он не есть от причины и не обратится когда–нибудь в небытие, означено примышлением данными именами» [1269] . Множественностью имен мы пытаемся обнять то, что превыше познания: «…ибо мы обозначаем именами лишь вещи познаваемые — но те, которые превыше познания, их невозможно понять при помощи каких бы то ни было служащих для обозначения названий… и поскольку к ним невозможно подобрать никакого подходящего названия, способного изобразить предмет, мы пытаемся, насколько возможно, многочисленными и различными именами раскрывать гадательное понятие , которое приходит нам о Боге» [1270] . Итак, здесь Григорий как будто снова допускает, что имена помогают нам обнаружить непознаваемого Бога. Но имена в себе не обладают никакой реальностью, они не более чем знаки [1271] . Даже наименование Богобозначает не сущность Его, а одну из Его энергий, как говорит об этом сам Григорий: «И самое слово Бог,мы знаем, получило начало от назирающей Его деятельности… и таким образом познав отсюда некоторое частное действие Божеской природы, мы при помощи этого слова не достигли понимания самой сущности» [1272] .
1264
Eun. 2. 302-304 (р. 315. 10-13, 19-26).
1265
Eun. 2. 474 (р. 364. 26-31).
1266
Eun. 2. 480 (р. 366. 15-16).
1267
См.: Eun. 2. 507 (р. 374. 16-18).
1268
См.: Eun. 2. 512 (р. 376. 6-8).
1269
Eun. 2. 513 (р. 376. 8-12, 16-20).
1270
Eun. 2. 577 (р. 394. 27-395. 3).
1271
См.: Eun. 2. 589 (р. 398. 16 19)
1272
Eun. 2. 585 (р. 397. 8-9. 19. 21).
Как мы могли заметить , Григорий часто говорит, размышляя об именах и их приложении к Богу, что они употребляются «’ » — по примышлению. Следует рассмотреть, что именно понимает Григорий под этим выражением. Он сам говорит об этом так: «Примышление — это путь к неведомому ищущего ума, который, отправляясь от ближайшего, продвигается к дальнейшему, открывая дальнейшее при помощи первичного понимания ближайшего. Итак, поняв нечто, относящееся к искомому объекту, и согласовав посредством вновь находимых понятий последующее с началом уловленного, мы доводим желаемую операцию до конца» [1273] . Процесс познания, как видим, проходит многоступенчато. Григорий ставит очень высоко такую способность ума, которая в конечном счете восходит к Богу, ибо Создатель интеллекта есть Бог. «Мне кажется, — говорит он, — что если бы кто рассудил , что примышление является самым драгоценным среди всех благих видов деятельности, которыми даром Божественного Промысла обладает наша душа, то подобное суждение было бы нелживым» [1274] . И добавляет: «Откуда бы к нам пришло все то, что известно о человеческой жизни, если бы ум не рассуждал и не открыл каждую вещь подобающим образом? Но ум — творение Божие. Следовательно, все, что дает ум, даровано от Бога» [1275] . Тем не менее примышление неспособно, настаивает Григорий, уловить непостижимое и познавать Божественную природу: «Какова же сама сущность, нерожденно имеющая бытие, по своей собственной природе — ничто в ее наименовании не направляет нас к ясному видению этого. Было бы неестественным, если бы примышление наших мыслей имело такую мощь, чтобы вознести нас над мерами природы, поместить нас выше непостижимых и дать нам объять познанием вещи, недоступные нашим умственным порывам» [1276] . Однако то обстоятельство, что есть «энергия нашего ума» [1277] , не мешает нам использовать ее благочестиво, познавая Бога по Его действиям и давая Ему ’ , по примышлению, разные имена, которые, однако, не выражают Его неизреченной природы [1278] . Так, например, по различным примышлениям Бог наименован Светом, и Жизнью, и Нетленным, и другими подобными именами [1279] . Стало быть, Григорий, очевидно, допускает, что наше познание Бога происходит (во всяком случае отчасти) из присущей человеку деятельности ума, называемой примышлением, , по любимому его выражению, что этот путь естественный и благочестивый, что он позволяет нам познавать Бога по различным Его энергиям или из самих Его действий, позволяет наделять их именами, которые соответствуют чему–то, реально существующему в Боге, — но что никогда мы не сможем постичь того, что Бог есть в Себе, в Своей сущности и в Своей непостижимой, недоступной и неизреченной природе. Можно было бы даже сказать, что Григорий Нисский рассматривает в Боге, с одной стороны, нечто непостижимое и неприступное (во всяком случае, для любой твари), а с другой — нечто постигаемое, к чему возможно приступить.
1273
Eun. 2. 182 (р. 277. 20-26).
1274
Eun. 2. 183 (р. 277. 32-278. 4).
1275
Eun. 2. 186 (р. 278. 20-26).
1276
Eun. 2. 194-195 (р. 281. 13-21).
1277
Eun. 2. 334 (р. 323. 9).
1278
Eun. 2. 304 (р. 315. 26-29); ibid. 3 56 (р. 330. 7-13).
1279
См.: Beat. 6. — PG 44, 1276 D.
На этих различиях в Боге нам хотелось бы остановиться подробнее. Григорий говорит о них с большой ясностью в своем письме к Авлалию. Там он употребляет (как, впрочем, и в других своих трудах) одно выражение, очень важное для понимания его учения, а именно около Божественной природы( ' ) [1280] . Так, излагая сжато, в нескольких строках, свои богословские убеждения, Григорий пишет: «Но мы, следуя тому, что нам подсказывает Писание, узнали, что (Божественная природа) неименуема и неизреченна. И о любом имени, будь оно выявлено через привычное употребление в человеческой речи или передано через Писание, мы говорим, что оно изъясняет то, что открывается мысли около Божественной природы( ' ), но не содержит в себе обозначения самой природы» [1281] . Приведенный текст выявляет два момента: а) существует различение между Божественной природой и тем, что ее окружает; б) различение это обнаруживается действием ума, но подтверждается также и Писанием и, стало быть, принадлежит Преданию. И Григорий продолжает: «Мы находим, что посредством каждого имени мыслится и высказывается какое–то определенное внешнее свойство, подобающее Божественной природе, но отнюдь не означающее того, что есть природа по существу» [1282] . Невозможность придать имя Божественной природе следует, как считает Григорий, из ее беспредельности: «Поскольку мы верим, что Божественное естество беспредельно и неописанно, мы не прилагаем к нему мысленно никаких имен, но объявляем, что естество должно непременно мыслиться в беспредельности. А то, что совершенно беспредельно, не может быть ограничено чем–то одним и не ограничено другим, ибо безграничное неизбежно убегает из любых границ. Итак, то, что вне всякого ограничения, безусловно не может быть ограничено каким бы то ни было именем. И тогда, для того чтобы понятие безграничного пребывало постоянным во всем, что относится к Божественной природе, мы говорим, что Божественное превыше всякого имени, а «Божество» есть одно из имен. Следовательно, одно и то же не может быть рассматриваемо как имя и быть превыше всякого имени» [1283] . «Было доказано, — говорит еще Григорий, — что имя Божества означает энергию, а не природу» [1284] . Различие, которое Григорий здесь устанавливает между Божественной природой и энергией, вполне ясно. Первая превыше всякого имени, вторая же может быть именована. И Григорий восклицает: «Одно лишь имя показательно для Божественной природы: то изумление, которое перед ней несказанно наполняет нашу душу» [1285] . Что же до выражения около Божественной природы, то Григорий говорит, что все , что созерцаемо возле Божества, обладает тем же качеством непревратности, что и Само Божество: «Следует верить, думаем мы, что только то поистине является Божественным, что вечно и беспредельно по бытию, а все, что созерцается возле Него, всегда существует одинаковым образом, не увеличиваясь и не уменьшаясь в своей реальности» [1286] . В Словах «О Блаженствах» Григорий тоже говорит о том, что «усматривается около Божественной природы» и что «превышает меру природы человеческой» [1287] . Это выражение, несомненно, привычно для Григория, он его употребляет в своих богословских и духовных трудах, и оно , безусловно, имеет вполне определенное значение. Некоторые пояснения он дает в «Большом Огласительном слове». Рассуждая о целях творения, он говорит: «Нужно было, чтобы ни свет не оставался невидим, ни слава незасвидетельствованной, ни благость без наслаждающегося ею, ни все остальное, что созерцаемо окрест Божественной природы, не находилось в бездействии за отсутствием того, кто был бы причастен и вкушал» [1288] . Следует отметить, что к тому, что созерцается около Божественной природы, Григорий относит Славу и Свет.
1280
Отметим, что следует различать случаи, когда Григорий употребляет слова Божественная природав винительном падеже, от употребления их в падеже родительном . Только в первом случае возможен перевод словосочетанием окрест Божественной природы, и тогда оно имеет особое богословское значение. Во втором случае это выражение просто имеет значение родительного падежа.
1281
Tres dii (p. 42. 19 43. 2).
1282
Tres dii (p. 43. 17 20).
1283
Tresdii (р. 52. 15-53. 2).
1284
Tres dii (p. 46. 16-17).
1285
Eun. 3. 6. 4 (p. 187. 9-11).
1286
Eun. 3. 6. 3 (p. 186. 12-15).
1287
Beat. 1, —PG 44, 1200 D.
1288
Or. catech. 5 (p. 22. 9-12).
Как же в данном учении о Боге ставится вопрос о простоте Божественной природы? Ведь этот вопрос — один из важнейших в богословском учении Григория, и он постоянно к нему возвращается. Это — основополагающий догмат Церкви, и, как мы видели выше [1289] , его признают даже люди с самым заземленным умом. «Но не существует и не будет существовать, — говорит он, — в Церкви Божьей такого учения, по которому утверждалось бы, что простое и несложное не только многовидно и многообразно, но еще и составлено из противоположностей. Святая простота догматов истины утверждает, что Бог, такой, какой Он есть, неуловим ни именем, ни понятием, ни каким еще другим познавательным примышлением, что Он пребывает превыше не только человеческого разумения, но также и ангельского и всякого сверх–космического постижения — пребывает неизъяснимым, и неизглаголанным, и превосходящим всяческий выраженный словами смысл и имеет лишь единое имя, сообщающее познание о Его природе, — то, что Он один выше всякого имени» [1290] . Это одно из редких мест, где Григорий, как кажется, говорит не о простоте Божественной природы, как он обычно это делает, а о простоте Бога. Но, поскольку он говорит о Боге таком, как Он есть,и заканчивает тем, что Божественная природа превыше всякого имени, смысл при ближайшем рассмотрении как будто почти и не меняется. Вообще, как мы увидим дальше, Григорий Нисский не считает необходимым, отстаивая простоту Божественной природы, отрицать при этом любые различия в Боге. Напротив, он их допускает, но стремится их понять, истолковать и, в особенности, доказать, что они не противоречат простоте Его природы.
1289
См. прим. 21.
1290
Eun. 1. 683 (р. 222. 15-25).