Богов любимцы

Абанеева Саида

Была почти полночь, когда влюбленные нашли в себе силы расстаться у дверей в апартаменты Алетейи.

Танаис вернулась на ложе, еще хранившее тепло их тел, и попыталась уснуть, но память помимо воли рисовала ей картины, от которых кровь закипала в жилах и пробегала по телу дрожь. Она попыталась молиться, но вместо имени Бога губы шептали имя возлюбленной.

Внезапно двери отворились, и в комнату вошла Алетейя.

– Она ничего не узнает… – опустившись на край ложа, шепотом сказала она, но, видя, что Танаис не торопится заключить ее в объятия, удивленно вскинула гордую бровь. –

Ты уже не любишь меня?

Танаис безмолвствовала, напряженно решая, кто перед ней – любимая или рожденная силой желания неотличимая копия.

– Поцелуй меня, – страстный шепот обжег лицо Танаис, но она отстранилась, продолжая недоверчиво вглядываться в лицо полночной гостьи.

– Почему ты не хочешь меня поцеловать?

– Потому что я не целуюсь с призраками.

– Я вовсе не призрак, и если ты поцелуешь меня, то сможешь убедиться в этом лично… – с лукавым смешком ответила Алетейя и нежной, высокой грудью прильнула к груди Танаис. Томительный огонь желания пробежал по жилам Танаис, но усилием воли она подавила готовую вспыхнуть страсть и отстранилась.

– Будем мужественны. Потерпим до утра.

– Ты боишься потерять драгоценные безделушки, роскошь и покой? Или хозяйка всего этого великолепия произвела на тебя чересчур сильное впечатление? Ну что ж… Каждый выбирает только то, чего он заслуживает. Прощай, – с презрительной усмешкой на прекрасных губах Алетейя поднялась и царственной походкой направилась к дверям.

Мучительное сомнение вновь овладело сердцем Танаис.

– Не сердись. Я просто боюсь ошибиться, приняв призрак за тебя.

– Да не все ли тебе равно?

Танаис пытливо взглянула на гостью и со вздохом облегчения откинулась на подушки.

– Этот вопрос могла задать только копия. Убирайся вон!

Копия заколыхалась, как ткань, колеблемая ветром, стала прозрачна, как воздух, и вдруг растворилась, как кусочек сахара в воде.

Танаис равнодушно наблюдала за всеми метаморфозами и, когда копия полностью растаяла в воздухе, вытерла ладонью вспотевший лоб. Ей вспомнились слова Томирис, сказанные при первом знакомстве: «Вам не угрожает никакая опасность, кроме опасности, заключенной в ваших собственных желаниях», – и ей показалось, что она стала лучше понимать заключавшийся в них смысл.

Танаис погрузилась в забытье, но вдруг ей померещилось, что за шторой кто-то прячется. Встав, она приблизилась к тяжелому бархатному занавесу и резким движением руки отдернула его в сторону.

За ним никого не было.

Немного помедлив, Танаис смущенно улыбнулась своей мнительности, задернула портьеру и обернулась.

В двух шагах от нее стояла Томирис.

Танаис вздрогнула от неожиданности и густо покраснела под насмешливым взглядом волшебницы.

– Не бойся, – сказала Томирис. – Я только хочу показать тебе свой дворец.

– Что, другого времени не нашлось?

– Ты была занята. Я даже знаю, чем.

– Ты следила за нами?

– У меня нет необходимости в этом. Пойдем.

Они проследовали через анфиладу зал, соперничавших друг с другом богатством и роскошью убранства, и наконец достигли залы, по сравнению с которой все предыдущие выглядели жалкими лачугами.

Всюду тускло сияло золото, сверкали и переливались мириадами разноцветных искр драгоценные камни, в воздухе разливалось благоухание самых сладостных восточных благовоний и ниспадали пышными

складками драпировки из самых изысканных тканей.

На мраморном возвышении блистал алмазами и золотом огромный трон.

Томирис опустилась на шелковые подушки, и только тогда Танаис заметила, что на черных кудрях волшебницы сверкает алмазная диадема.

– Ты знаешь, кто я?

– Ты языческая богиня, чей храм некогда стоял на этом месте. Но имени твоего я не знаю.

– Этого и не нужно. Я богиня, которой люди поклонялись не одну тысячу лет. Поклонялись и приносили жертвы до тех пор, пока не явился Иисус. Люди уверовали в этого юродивого и перестали верить в меня… А боги, в которых никто не верит, умирают. И пролежала бы я во сне, подобном смерти, до скончания мира, если бы те, кто не поверил Иисусу, не воскресили меня. Снова вспыхнул огонь на моем жертвеннике, и человеческая кровь вновь обагрила мой алтарь… А боги, которым приносят жертвы огнем и кровью, воскресают… Я не желаю снова возвращаться в небытие, и я вступила в борьбу с Иисусом за людские души… Что может предложить он своим верным, кроме туманных обещаний о загробном воздаянии? Люди не склонны верить в то, чего нельзя получить немедленно. А я дарую верующим в меня силу и власть, богатство и славу, счастье и бессмертие. И вот я спрашиваю тебя: согласна ли ты поклониться мне?

– Нет.

– Ты, может быть, не поняла, от чего отказываешься? Подумай еще.

– Я не говорю дважды.

– Ну что ж, была бы честь предложена… – Томирис сделала небрежный жест рукой, и какой-то могучий смерч вдруг подхватил Танаис, раскрутил и поднял высоко над землей…

Танаис вскрикнула и проснулась.

Сев на ложе, она расправила затекшие члены и осмотрелась по сторонам. Она находилась в своих апартаментах, но, несмотря на это, ее не оставляло чувство, что все, виденное ею, не померещилось ей в ночном кошмаре, а случилось наяву.

Выбежав из своих апартаментов, она лицом к лицу столкнулась с Алетейей.

Страсть обрушилась на них, как шторм, как месть, как божья кара, и они не имели ни сил, ни воли, ни желания противиться ее напору…

За завтраком Томирис посматривала на них с необъяснимым любопытством, и Танаис, не выдержав, довольно резким тоном произнесла:

– Простите за грубость, но мне не нравится, когда меня разглядывают, словно какую-нибудь редкую букашку.

– Я пытаюсь разгадать, что привело вас ко мне…

– Но вы ведь сами приглашаете всех желающих!

– О да! – с горькой иронией согласилась Томирис. – Вот только желающих что-то не видно… Лишь немногие приходят сюда по доброй воле. Из тех, кого приводили сюда мои слуги, большинство предпочитало смерть моим милостям… А те, что согласились их принять, сделали это не из любви ко мне, а под влиянием алчности, властолюбия, трусости, порочности или тщеславия. Вы не стремитесь ни к богатству, ни к власти, вас не влечет слава, вам дела нет до тайн мироздания, – с одной стороны, и вы не боитесь ни старости, ни смерти, вас не гложет совесть, не угнетает бедность, не преследует зависть, не мучат болезни – с другой… Некрасиво допытываться у гостей, почему они пришли и отчего не уходят, но для меня это такая загадка, что я позволю себе забыть о правилах хорошего тона и спросить вас прямо: что заставило вас придти сюда и почему вы не торопитесь уйти?