Большое зло и мелкие пакости
Шрифт:
Если Лазаренко получил записку на вечере, а не принес ее с собой, значит, скорее всего, ее написала Дина Больц.
— В том году, — завел историю “участковый уполномоченный Анискин”, — у нас в Сафонове одного художника чуть не убили. Он, конечно, пил сильно и все такое, но рисовал отлично. В Доме культуры две стены его картинами завешаны. Красота такая — и моря, и горы, и реки, все на свете. Я это дело когда расследовал, много всяких книжек про искусство читал. У них, у художников, совсем другая жизнь, не то, что у нас, обыкновенных людей. Вот я и спрашиваю.
Дина смотрела на него во все глаза, но, кажется, успокаивалась.
Нет, не могла она так ошибиться. Этот капитан простак и недоучка, а вовсе не холодный, трезвый, выжидающий охотник, каким он на секунду ей показался.
Все обойдется. Она вне опасности. Она полностью контролирует ситуацию, и никто не сможет ей помешать. Особенно милицейские недоумки.
— Может, еще кофе? — спросила она и снова улыбнулась. Она знала, как действует на мужчин ее улыбка.
Капитан от кофе отказался и стал прощаться.
Прощался он долго и с энтузиазмом. В просторной прихожей тоже было несколько картин.
Снег на улице валил отвесной стеной. В свете автомобильных фар сыпались белые хлопья, возникали ниоткуда и пропадали никуда, за свет. Метались прохожие и ревели машины, не трогаясь с места. Пейзаж был похож на декорации к фильму “Санитарный день в аду”. Сегодня впервые в роли черта — капитан Никоненко. Спешите видеть.
Дел больше нет, и до управления он доберется как раз часу в десятом, а до Сафонова по таким пробкам — рукой подать. К утру будет. Хорошо бы Буран с голоду не умер.
“Кошка на радиаторе”, мать ее…
К концу дня Владимир Сидорин совершенно ясно понял, что капитан приходил не просто для того, чтобы узнать, что именно он видел или чего не видел. У капитана была определенная цель, и Владимир был уверен, что эта цель — он сам.
Он никогда не любил детективы и всегда был уверен, что и работы такой не существует — искать и сажать в тюрьму преступников. Эту работу придумали те, кто больше ничем не может и не умеет заниматься. Вроде этого наглого капитана, который сунул ему под нос свои ботинки, а потом расспрашивал его о Дине и Машке с таким оскорбительно скучающим видом.
Зачем искать каких-то мифических преступников, когда в каждом конкретном случае есть свой, вполне подходящий Владимир Сидорин? Капитан явно нацелился именно на него, и Сидорин отлично понимал, что сделать его козлом отпущения ничего не стоит.
Он был на месте происшествия, он видел, как Маня упала, он даже видел, как Потапов кинулся к ней, следовательно, на роль преступника вполне подходит.
Дочь Машка останется одна.
Вчера он купил ей в “Детском мире” белого медведя.
Медведь стоил бешеных денег. Он присмотрел его несколько месяцев назад и все время копил деньги, пересчитывал их, как пятилетний мальчишка монетки из кошки-копилки, и все не хватало. Третьего дня ему на голову неожиданно свалился гонорар за давнюю статью, о которой он позабыл, и он помчался в “Детский мир”.
Он мчался и больше всего на свете боялся, что именно этого медведя там не окажется.
Медведи сидели на широкой деревянной полке, свесив мохнатые белоснежные морды, которые хотелось погладить. У них были карие с золотистыми точками глаза и живые кожаные носы, и Сидорин представлял себе, как счастлива будет Машка, у которой никогда не было такого медведя.
Он долго ходил вдоль деревянной полки, не торопился, выбирал. Ему нравилось выбирать Машке медведя, и он чувствовал себя богачом.
Он даже попросил упаковать его, и медведя завернули в шелковую бумагу и навязали на него бантов. И деньги у него еще остались.
Конечно, следовало бы отдать эти деньги Нине, но не зря он чувствовал себя богачом. Немножко он отложил на какой-нибудь самый черный день, а на остальные купил две бутылки шампанского, икру, какой-то сок, большой кусок желтого дырчатого сыра, твердую палку сухой колбасы, шоколадку “Слава”, орехов и мармелада. Когда-то Нина любила мармелад, и Сидорин об этом помнил.
У них будет праздник, и не станет он ждать лета и Машкиного дня рождения, чтобы подарить ей медведя! Он отдаст его завтра же, после дежурства, и они будут пить шампанское, и есть колбасу, и орехи, и шоколад. Машка будет визжать от счастья и тискать медведя, и он будет чувствовать себя героем и победителем жизни.
Хоть иногда, хоть изредка очень нужно почувствовать себя героем и победителем жизни.
Дежурство только началось, когда пришел капитан из уголовного розыска.
Завернутый и обвязанный бантами медведь лежал на столе и упоительно шуршал, когда Сидорин до него дотрагивался. Ему очень нравилось до него дотрагиваться. Пакет с покупками стоял в холодильнике, и он гордился этим пакетом.
Но капитан пришел, и все эти сентиментальные штуки перестали иметь значение.
Владимир Сидорин понял, что должен спасаться. Машка останется одна. И Нина останется одна.
Он думал всю ночь и все утро и не смог ничего придумать. Он не знал, как скажет об этом Нине, как ухнет ей на плечи еще одну заботу. Ей и без него забот хватало.
Он приехал домой под вечер, с серым от усталости и предчувствия беды лицом, с шампанским и медведем под мышкой.
— Папочка приехал! — завизжала за дверью Машка, как только он вставил в замок ключ. Он почти не бывал дома, и не было для Машки большего счастья, чем “папочкин” приезд.
Дверь открылась, за дверью обнаружилась Машка, топтавшаяся в предвкушении счастья. Она кинулась к нему, моментально забралась, как обезьянка, он подхватил ее под попку, которая вся уместилась в его ладони и даже место еще осталось. Машка тыкалась ему в щеку, сопела от счастья и целовала липкими поцелуями.
Он должен что-то придумать. Он не может оставить их одних.
— Подожди, — сказал он дочке, — посмотри, что я тебе привез.
Он так редко что-то привозил ей, что ее с него как ветром сдуло, и она уставилась на перетянутый бантами пакет, приоткрыв рот и не моргая, как кукла.