Бородинское поле
Шрифт:
его - Сталина. Аналогии возникали сами собой; он им не очень
доверял, но, невольно вторя Толстому, спрашивал: "Неужели
это я допустил до Москвы Гитлера и когда ж это я сделал?
Когда не послушался совета Шапошникова и перед войной
передислоцировал главные силы западных округов из
укрепрайонов старой границы на новую границу? А может, еще
раньше? Нет, моей ошибки тут не было. Не по моей вине
Гитлер подошел к Москве. И что проку
Теперь важно другое: не сдать Москвы, выстоять, чего б это ни
стоило, сделать невозможное возможным. Важно, чтоб эта
мысль стала главной для каждого генерала. Жуков это
понимает. На этого можно положиться. У него есть свои
убеждения, которые он всегда готов отстаивать. Может
возражать, спорить, доказывать, даже если и не прав. Ершист,
упрям, прямолинеен..."
В половине шестого он разделся и лег в постель,
включив у изголовья ночник. Что-то давило на мозг, и это
отдавалось во всем теле. Не головная боль, а что-то другое,
непонятное и труднообъяснимое. "Возможно, усталость..." -
подумал он. И тогда представил себе бойцов и командиров,
которые в эту морозную ночь, не смыкая глаз, сидят в окопах,
отражают атаки врага. Каково им? И снова вспомнил
командармов Говорова и Рокоссовского. Подумал: "Они тоже
устают". До Говорова пятой армией командовал Лелюшенко.
Он ранен на Бородинском поле и сейчас находится в
госпитале. Каково его состояние, вернется ли снова в строй?
Надо поинтересоваться, позвонить ему, подбодрить теплым
словом. Вспомнил, какой усталый вид был сегодня у
Василевского. Конечно же не высыпается - небось нарушает
установленное для него время отдыха: спать с четырех до
десяти часов. Определенно нарушает. Он поднялся, протянул
руку к телефону. Услыхав в трубке голос Василевского,
спросил:
– Вы чем сейчас занимаетесь, Александр Михайлович?
– Кой-какие материалы просматриваю, товарищ Сталин.
– Просматриваете... А почему вы не соблюдаете
установленный распорядок?
– Я не понял вас, товарищ Сталин, - в некотором
затруднении после паузы отозвался Василевский.
– Вы должны сейчас спать. От четырех до десяти. И без
напоминаний. Спокойной ночи.
Он засыпал медленно, тяжело, и не было четкой границы
между сном и бдением, была полудрема, неясная,
расплывчатая и зыбкая, как туман, и в ней продолжала свою
работу беспокойная мысль, постепенно переходя от
неутешительной реальности в еще более жуткие, порой
кошмарные сновидения,
просыпался. И в ту же минуту сновидение смывалось в памяти
бесследно, лишь один маленький кадр на какое-то время
оставался: он хорошо помнит, как во сне искренне и нежно
говорил кому-то из полководцев, стройному, высокому и
красивому: "Ты меня прости. Виноват я и не я". Ему казалось,
что в этом "я и не я" крылось что-то особое, значительное,
полное глубокого смысла. Ему было приятно от собственных
слов "ты меня прости", произнесенных во сне, потому что
наяву он никогда ни за что ни у кого не попросил бы прощения.
Придет время, кончится война, отзвучат победные
литавры, и знойным летним днем он пригласит к себе на дачу
маршала Рокоссовского. Встретит его не сам, встретит
комендант и проводит в прохладную гостиную. Потом
откроется дверь - и в гостиную войдет он, Сталин, какой-то по-
домашнему простой, с охапкой белых роз в исцарапанных
руках - видно, не срезал, а ломал обнаженными руками, - и
скажет, пряча застенчивую улыбку:
– Константин Константинович, я понимаю, что ваши
заслуги перед Отечеством выше всяких наград. И все же я
прошу вас принять от меня лично вот этот скромный букет.
Пораженный и растроганный таким неожиданным
вниманием маршал поднесет к своему еще моложавому лицу
белые благоухающие розы и тайком уронит в букет светлую
слезу....Сталин встал, как всегда, в полдень и в тринадцать
часов уже слушал доклад о положении на фронте. Потом
попросил Поскребышева узнать о состоянии здоровья
генерала Лелюшенко и, если возможно, соединить его с ним по
телефону.
В Казани в военный госпиталь приехал первый секретарь
обкома партии и сразу - в палату к генералу Лелюшенко.
Обычный в таком случае вопрос: как самочувствие и сможет
ли раненый доехать до обкома к аппарату ВЧ, мол, с
генералом будет говорить Москва. Состояние здоровья
Дмитрия Даниловича позволяло совершить такое путешествие
в машине от госпиталя до обкома. И вот телефонный звонок и
знакомый голос:
– Здравствуйте, товарищ Лелюшенко. Как себя
чувствуете?
– Хорошо, товарищ Сталин. Здравствуйте.
– Кость не задета?
– Немного.
– Спокойно лечитесь и слушайтесь врачей. Желаю
скорейшего выздоровления и возвращения в строй.
И все. Минутный разговор. Но раненый генерал вдруг