Бородинское поле
Шрифт:
отконвоируйте к нам. Лес хорошенько прочешите, чтоб ни
одного не осталось. И помните вашу главную задачу - отсекать
пехоту от танков. Вы меня поняли? Вот и хорошо. Сколько
конвоиров? Думаете, одного достаточно по полю? Не убегут?
Мороженые? Ну смотрите. Будьте бдительны. День предстоит
тяжелый. Экономьте силы и боеприпасы. Обед привезут.
Горячий. Всех благ, Олег Борисович.
Положил трубку и сделал внушительную паузу. Потом
заговорил,
– В Остапове мы не ошиблись. Он выдержал испытание с
честью.
…Вездеход командующего пятой армией свернул с
дороги и остановился под сосной со срезанной снарядом
макушкой недалеко от сожженной избы. Дальше ехать было
рискованно: стая "хейнкелей" бомбила позиции 32-й дивизии,
куда направлялся командарм. Надо было подождать. Говоров
вышел из машины и взглянул на валяющуюся на снегу
верхушку сосны, потом перевел тяжелый беспокойный взгляд
на стоящую монументом печь. Пожарище запорошило снегом,
и печь с высоким дымоходом выглядела памятником. Эти
"обелиски" на пожарищах на него всегда наводили тоску,
давили на психику, оставляя на душе тяжелый осадок. Говоров
нетерпеливо оглядел голубой небосвод - он ждал наших
истребителей, но их не было. Надсадно ухали зенитки,
выбрасывая в небо хлопья разрывов. "Безбожно мажут", -
только было подумал командарм о зенитчиках, как на его
глазах один немецкий самолет взорвался в воздухе,
разбрасывая во все стороны окутанные дымом горящие
обломки. Не успел рассеяться клубок дыма, как небосвод
прочертил черный шлейф второго горящего самолета.
– Вот это дело, молодцы, - вслух сказал Говоров, изменив
свое мнение о зенитчиках. И к адъютанту: - А теперь поехали.
– Может, переждем немного? - сказал сопровождавший
его полковник из штаба фронта.
Но Говоров лишь махнул рукой и полез в вездеход. Наши
истребители появились в самый разгар бомбежки, и над
позициями 32-й дивизии завязался ожесточенный воздушный
бой. Он был непродолжителен; когда командующий подъехал к
наблюдательному пункту Полосухина, самолеты очистили
небо, оставив после себя в синеве белесые и темно-серые
пятна. Виктор Иванович доложил прибывшему командарму,
что в воздушном бою сбито пять самолетов противника. А за
прошедшие сутки дивизия подбила девять и захватила пять
совершенно исправных танков. Но сообщил он это без особой
радости, потому что дивизия тоже понесла тяжелые потери, и к
тому же как раз во время его доклада командарму и началась
решительная атака
узком участке фронта полсотни танков и два батальона
пехоты, посаженные в бронетранспортеры. Они намеревались
пробить брешь в нашей обороне, в которую могли бы хлынуть
потоком их основные силы, нацеленные на Кубинку. Именно
это и беспокоило Полосухина.
С НП командира дивизии Говоров наблюдал за
движением танкового клина. По всему было видно, что его
острие направлено как раз на участок, обороняемый полком
Макарова. Оба они - и комдив и командарм, - глядя на черные
точки, выползшие из леса и похожие издали на тараканов,
думали об одном и том же: выдержат артиллеристы этот
массированный танковый таран или будут смяты огнем и
гусеницами? Говоров спросил об этом Полосухина.
– Боюсь, что не выдержат, товарищ командующий, -
сказал Полосухин с надеждой на помощь.
– У Макарова в полку
большой недокомплект материальной части.
– Хорошо просматриваются на светлом фоне. Сейчас бы
эскадрильи две штурмовиков, - задумчиво молвил командарм,
глядя в стереотрубу. Потом, отойдя в сторону, продолжал: - Вот
что, Виктор Иванович, вы оставайтесь здесь, а я сейчас еду на
ваш КП. Постараюсь поддержать Макарова. Нельзя допустить
здесь прорыва. Это откроет им дорогу на Кубинку. Надо
отстоять эти позиции любой ценой. Ценой артиллерийского
полка и, может, всей дивизии. - Он посмотрел на комдива
пристально, и суровый взгляд его потеплел, а голос сделался
мягче и тише. Сообщил, как полутайну: - Мне сегодня ночью
товарищ Сталин позвонил. Сказал: у Полосухина положение
очень тяжелое, поезжайте к нему.
Лицо Полосухина вдруг озарилось, точно его осветила
магниевая вспышка, в глазах сверкнули одновременно и
удивление и радость. Все это увидел Говоров, на такую
реакцию он и рассчитывал, сообщая Полосухину о ночном
звонке Верховного. Он ничего не прибавил и не убавил. Все
было именно так, буквально минутный разговор. Теперь он
молча протянул комдиву руку и, сопровождаемый полковником
штаба фронта, стремительно зашагал к своему вездеходу.
Полосухин был возбужден. Ему хотелось немедленно
позвонить Макарову и сообщить о встрече с Говоровым и его
разговоре со Сталиным. Но когда он услышал в телефон
спокойный и твердый голос Макарова, вдруг передумал: ведь
командарм разговаривал с ним доверительно. И он сказал с