Бородинское поле
Шрифт:
когти крепко прикованы к серому граниту, под которым вот уже
сто тридцать лет покоится прах французских солдат,
нашедших свой бесславный конец на Бородинском поле.
Найдут ли себе здесь могилу фашистские завоеватели, так
легкомысленно пренебрегшие уроками истории?
Задумчиво-взволнованный взгляд Глеба Макарова
устремлен на восток, где из-за огромного круглого купола
церкви Спасо-Бородинского монастыря поднималось солнце.
Отсюда,
здания. Там, возле монастыря, - знаменитые Багратионовы
флеши. Мимо них полк Макарова прошел сегодня светлой
лунной ночью, и начальник штаба полка, стоя на
возвышенности, окруженной глубоким рвом, предложил тогда
Макарову:
– Глеб Трофимович, а ведь позиция для батареи - лучше
и не надо. Для прямой наводки по танкам в самый раз будет.
Да на флешах целый дивизион можно разместить. Я
предлагаю...
– Нет, - решительно замотал тогда головой Макаров.
– Тут,
очевидно, будет артиллерия второго эшелона. А мы пойдем
вперед, на Шевардино. Вы были когда-нибудь на Бородинском
поле? Нет? А я бывал.
И полк двинулся дальше на запад. Потом и начальник
штаба согласился, что Шевардинская позиция удобней
Багратионовской, потому как рядом с флешами - монастырь -
слишком заметный ориентир для авиации и артиллерии врага.
Глеб смотрел на золотые купы березовых рощ, на еще
зеленеющий кустарник ольхи, на изумрудные ложбины, и вдруг
слух его уловил в тихом прозрачном воздухе гул далекого боя.
Он не сразу определил направление гула, но инстинктивно
обернулся на запад. Перед ним метрах в трехстах был такой
же холм, увенчанный памятником, - знаменитый Шевардинский
редут. Как и в те далекие времена августа 1812 года, теперь
там расположилась батарея. И открытый простор, какой-то
прозрачно-звонкий, искристый, убегающий к таинственным
опушкам дальних рощ, и эти бесчисленные памятники,
разбросанные на большом пространстве, ощущение истории и
современности навевали сложные мятежные думы, от которых
Глеб испытывал грустную радость. Сразу обнаружился
источник гула: справа, со стороны села Бородино, на запад
шла эскадрилья наших бомбардировщиков.
На Бородинском поле начинался новый день. Из
окрестных деревень выходили тысячи людей с лопатами,
пилами и топорами - местные жители и москвичи, чтобы
продолжать еще не завершенные работы по сооружению
оборонительных рубежей. Надо было поторапливаться, потому
что спешили от Вязьмы к
пехота, спешили до первых морозов победным маршем пройти
по Красной площади и уютно расположиться в московских
квартирах.
Глеб быстро сошел с холма и широко зашагал к
Шевардинскому редуту. На высокой площадке возле обелиска,
зажатого двумя мортирами, стоял в окружении группы бойцов и
командиров комиссар полка Александр Владимирович
Гоголев. Бледнокожее худощавое лицо было постоянно
строгим, а в синих внимательных глазах светились
незаурядный ум и доброта.
– Посмотри, Глеб Трофимович, - обратился Гоголев к
командиру полка, - история повторяется: здесь в двенадцатом
году стояла батарейная рота. Теперь стоит наша батарея.
Глеб посмотрел на древние мортиры, на обелиск и
прочитал вслух:
– "Славному своему предку батарейной № 12 роте лейб-
гвардии 3-я артиллерийская бригада".
– Тут вот еще надпись, - кивнул командир дивизиона
капитан Князев на другую сторону обелиска.
Глеб сделал два шага и теперь уже прочитал молча, про
себя: "Умер от ран капитан Можарок. Убиты 22 нижних чина".
Не говоря ни слова, он повернулся лицом на запад, откуда
должен появиться враг, и пристально всматривался в лесные
дали, перелески и поля, что искрились за ветхими крышами
деревни Шевардино. Это по правую руку. А прямо в одном
километре начинался лес. Отсюда, от Шевардинского редута,
до опушки - чистое поле. По нему пойдут фашистские танки и
пехота, и здесь, на этом километре открытого поля, они найдут
себе могилу от шквального огня артиллеристов. И, словно
угадав мысли командира полка, Гоголев сказал с плохо
скрытой горечью, глядя несколько левее, где от железной
дороги кустарник приближался к редуту на расстояние каких-
нибудь ста пятидесяти - двухсот метров:
– Они пойдут здесь, отсюда.
Глеб не ответил, только мельком взглянул влево, в
сторону железной дороги, и подумал про себя: да, конечно,
левый фланг наиболее опасен - там проходят магистральное
шоссе и железная дорога, а фашисты предпочитают
держаться дорог, тем более что после недавних дождей да
вчерашнего снега по бездорожью не очень-то разбежишься на
колесных машинах. Гоголев посмотрел на молчаливых бойцов
и командиров, внимательно наблюдавших за командиром и
комиссаром полка, и сказал с какой-то ярой убежденностью,