Бой без правил (Танцы со змеями - 2)
Шрифт:
– Понятно... Скажите, а от него жалоб каких-то не поступало? Ну, что документы потерял?
– Какие жалобы?
– удивилась дама, тряхнув седым клубком волос.
– У меня их столько!
– обвела рукой забитые папками личных дел сейфы.
– Буду я еще с каждым с его жалобами заниматься!
– Спасибо, - вернул он папку.
Хотел уходить, но, вдруг достав из кармана фоторобот Кострецова, протянул его даме.
– А этого гражданина вы не знаете?
Каменное лицо не дрогнуло, но почему-то погрустнели при взгляде на фотографию глаза. А, может, просто
– Солидный мужчина. Но вижу первый раз. У меня память хорошая.
Он сунул фоторобот в карман, буркнул что-то на прощание и вышел из кабинета.
Мрачная дама памятником посидела несколько минут, а потом, словно ее оживили, повернулась к телефону и начала быстро-быстро набирать номер...
А Иванов в это же самое время стоял напротив циклопического здания МИДа и слушал гудки в телефонной трубке. Наконец, только что введенный по Москве металлический жетон аж за тридцать рублей нырнул в брюхо аппарата, что-то клацнуло и вечно недовольный Славкин голос ответил:
– Да.
– Это я, Слав.
– Привет.
– Привет.
– Как жизнь на "гражданке"?
– Хуже некуда.
– А я думал, это у нас каторга. Ну чего у тебя? Принес на блюдечке?
– Нет, еще не готов.
"Слышал бы наш разговор тот киллер, - подумал он, - Обоих бы на блюдечки положил".
– Слав, всего две просьбы...
– А я думал, штук восемь будет.
– Нет, серьезно. Помоги. Для нас, - вспомнив о себе нынешнем, изменил слово: - Для вас никакого труда не представляет.
– Давай. Только быстро, а то шеф пятиминутку по одному делу сейчас устраивает.
– Проверь, пожалуйста, личность Серова Сергея Александровича. Он мидовец, находится в спецкомандировке в Чили.
– Записал. А что проверять, если он в норме?
– Ну, к примеру, не терял ли документов, не было ли ничего необычного?
– Ладно, прощупаем... Что?
– явно обернулся к тому, кто его отвлек. Уже бегу. Давай второе.
– Запиши телефон. Надо узнать, чей, не меняли ли в последние дни?
Он еле успел продиктовать цифры, как Славик тут же бросил трубку. Путь к этому клятому Пирсону-Зубареву-Кострецову-Серову оказывался длиннее его фамилии.
Иванов вышел из-под навеса телефонного автомата, посмотрел на целлофан, густо усыпанный снегом на лотке у продавщицы, подивился тому, зачем она здесь сидит, если не видно ни товара под этим маскировочным целлофаном, ни, тем более, покупателей, с интересом изучил гигантскую пробку на Садовом, которая здесь сбивалась, наверное весь день, с самого утра, перевел взгляд на здание МИДа и вдруг ощутил, как напряглось все внутри.
По скользким ступеням спускалась та самая дама из управления кадров. На ней красовалась очень модная и не так уж и у многих имеющаяся обливная дубленка, а непокрытую седую голову еще сильнее начинал выбеливать снег. Спустившись, она повернула к гастроному и пошла вдоль него, явно к павильону метро. А рабочий день только начинался.
Наверно, это была излишняя подозрительность,
7
Океан дыбился в шторме. Океан хотел дотянуться до неба, до огромной белой птицы, похожей на оторвавшийся кусочек неба. У него ничего не получалось, и он злился еще сильнее.
Клочками предвечерней тьмы наплывали тучи. И чем быстрее они неслись из-за горизонта, тем чернее и чернее становился океан, словно почувствовал в этих тучах друзей, способных помочь ему в долгой охоте за огромной белой птицей - альбатросом.
А тот и не помышлял о том, что он мешает кому-то. Он сам охотился и ему не нравилось, что так велики волны, что такими длинными языками ложится пена, а в провалах между гребнями темнее, чем в ущельях его родного скалистого острова. Но даже сквозь рябь на воде, даже в разрывах пены его маленький глаз острым, внимательным взглядом прокалывал пленку воды и пронизывал толщу океана. Мелкая рыбешка, кальмары, креветки его сегодня не интересовали.
Он искал огромную страшную рыбу. Ту, что упустил на предыдущей охоте.
Он ждал встречи с ней, но, когда увидел ее, не поверил глазам. Наверное, потому, что теперь, найдя ее, он должен был что-то делать. Но рыба шла слишком глубоко, чем он привык.
Альбатрос еще никогда не заныривал на такую глубину. А рыба, кажется, уходила еще ниже, лениво шевеля огромными зубчатыми плавниками, и в этом движениии сквозила и уверенность в себе, и презрение ко всем, кто стоит на нее пути, и презрение к альбатросу.
Он упал камнем, плотно прижав к узкому телу огромные, сбрызнутые поверху серым, мощные крылья. Длинный, загнутый на конце клюв пробил воду, сверху легла волна, а он, как бы продолжая падение, но уже в толще океана, уходил и уходил все глубже и глубже, пока, наконец, не схватил рыбу за голову. Он сдавил ей жабры, и рыба, сначала не поняв, почему она не может дышать, замерла, а потом начала в ярости извиваться огромным жирным телом.
Альбатрос потянул ее наверх и неприятно ощутил, что тоже задыхается. Воздуха, набранного над водой, не хватало, а борьба отнимала и последнее. В глазах поплыло, голову задурманило...
Он отбросил крыло и вдруг понял, что это - рука.
Он лежал на ослепительно белой простыне, окно горело от яркого солнечного света, а в комнате было очень душно.
Взгляд поднялся к форточке - да, ее никто не открыл на ночь, а батарея грела так, словно истосковалась по летней жаре.
Майгатов повернул голову и удивился. Удивился и вспомнил.
Рядом с ним, на его плече, лежала голова Лены. А сама она, свернувшись калачиком, казалось, хотела все сильнее вжаться в него, слиться с ним. Он удивился, что приснился такой странный, такой тяжелый, непонятно чем заканчивающийся сон. Этому можно было изумляться еще сильнее от того, что та невероятная, сказочная, волшебная ночь, которую судьба подарила ему с Леной, не могла завершиться таким тягостным сном.