Боярщина
Шрифт:
– Одному слову только поверьте.
– Какому?
– Вы прекрасны.
Вдова жеманно опустила голову.
– Верите?
– спросил граф.
– К чему вы это говорите?
– сказала Клеопатра Николаевна.
– Сердце заставляет говорить меня.
Вдова сделала кокетливую гримасу.
– Знаете ли, какую горькую истину я скажу вам про ваше сердце? Оно влюбчиво, - проговорила она внушительным тоном.
– Да, это была бы правда, если бы все женщины походили на вас.
– А разве Мановская похожа на меня?
Граф
– Что ж Мановская?
– проговорил он.
– Я покровительствую ей, и больше ничего.
– А из чего вы ей покровительствуете?
– Боже мой! Она дочь моего старого друга, - сказал граф совершенно невинным голосом.
– Желала бы верить, - проговорила Клеопатра Николаевна после нескольких минут молчания.
– О, верьте, верьте мне во всем!
– подхватил Сапега.
– В чем еще?
– спросила вдова, как бы удивленная.
– В то, что я вас люблю, - прошептал старик, прижимая руку к сердцу.
Клеопатра Николаевна вздрогнула.
– Меня, граф?
– повторила она, как бы совершенно растерявшись.
– Что вы это говорите?.. К чему вы это говорите?.. Вы, меня?.. Так скоро?.. Нет, граф, это невозможно!..
– Люблю вас!
– воскликнул Сапега и, сразу схватив Клеопатру Николаевну за руки, начал их целовать и прижимать к груди.
– Пустите, граф, пустите! Нет, это ужасно!.. Это невозможно, - говорила Клеопатра Николаевна, слабо вырывая у него руки; но граф за них крепко держался.
Не знаю, чем бы кончилась эта сцена, если бы в гостиную не вошел вдруг Задор-Мановский. Граф и вдова отскочили в разные стороны. Последняя не могла на этот раз сохранить присутствия духа и выбежала вон.
– Я забыл мои бумаги, - говорил как бы не заметивший ничего Мановский.
Он начал первоначально смотреть по окнам, а потом, будто не сыскав того, что было ему нужно, прошел в спальню вдовы, примыкавшую к гостиной, где осмотрел тоже всю комнату, потом сел, наконец, к маленькому столику, вынул из кармана клочок бумаги и написал что-то карандашом. Оставив эту записочку на столе, он вышел.
Между тем граф сидел в гостиной, совершенно растерявшись.
Не находя, что бы такое предпринять, он вздумал приласкаться к Мановскому и постараться придать всему происшествию вид легкой шутки.
– Как вы нас перепугали!
– сказал он.
– Я позволил себе маленькую шалость с хозяйкой; она очень милая и веселая дама!.. Вы, я думаю, удивились.
Мановский посмотрел на графа.
– Ни крошки, - отвечал он спокойным голосом.
– Я и сам с нею шучивал.
– Право?
– спросил граф.
– Да; она ведь уж давно этакая!.. Вчера со мной, сегодня с вами, а завтра с третьим. Уж такая у нее натура, - проговорил Мановский и вышел.
Между тем Клеопатра Николаевна забежала на мезонин и села за небольшие, стоявшие там ширмы. Она, видно, знала, что ее будут искать. Не прошло десяти минут, как стук отъезжавшего экипажа заставил, наконец, ее переменить
Она бросилась к окну и, увидев выезжавшего Мановского, тотчас же сбежала вниз, выглянула из спальни в гостиную, чтобы посмотреть, не уехал ли граф, но Сапега сидел на прежнем месте. Клеопатра Николаевна, несмотря на внутреннее беспокойство, поправила приведенный в беспорядок туалет и хотела войти в гостиную, как вдруг глаза ее остановились на оставленной Мановским записке. Она схватила ее, прочитала и окончательно растерялась.
Мановский ей писал:
"Прошу вас к будущему четвергу приготовить все брильянтовые, хозяйственные и усадебные вещи по составленной после смерти вашего мужа описи. Я намерен принять и приступить к управлению имением, а равным образом прошу вас выехать из усадьбы, в которой не считаю нужным, по случаю отсутствия вашей дочери, освещать, отапливать дом и держать горничную прислугу, чтобы тем прекратить всякие излишние расходы, могущие, при вашей жизни в оной, последовать из имения малолетней, на каковое вы не имеете никакого права.
Задор-Мановский".
Что было делать Клеопатре Николаевне?.. Прибегнуть к графу - казалось ей единственным средством. С этим намерением она, взявши письмо, вошла в гостиную и молча бросилась в отчаянии на диван; горесть ее на этот раз была неподдельная.
– Успокойтесь, успокойтесь, - говорил граф.
– Ах, я погибла!
– отвечала вдова и подала ему письмо Мановского.
Граф прочитал письмо.
– Я дурно понимаю, - сказал он.
– Ax!
– отвечала вдова.
– Он опекун моей дочери, он выгоняет меня из этой усадьбы; мне нечем будет жить!... Все, что вы видите, все это принадлежит моей дочери!.. Покойный муж мой устранил меня от опекунства!..
Сапега думал. Теперь он понял все; Мановский был опекуном Клеопатры Николаевны и интриговал с нею; но, верно, наскучил вдове, и она хочет отделаться от него, - и это возможно в таком только случае, когда Михайло Егорыч будет устранен от опекунства. Ему легко будет это сделать. И за это одолжение можно будет получить от вдовы все, что только он желал от женщины, особенно если прибавить к тому обещание - взять ее в Петербург, с собою. Кроме того, он замаскирует этим себя перед обществом и Мановским, который станет подозревать его в интриге с Клеопатрою Николаевной, а в участии к Анне Павловне будет видеть одно дружеское расположение.
Обдумав все это и очень хорошо понимая, с какою женщиною имеет дело, граф начал прямо:
– Ваши обстоятельства очень неприятны!.. Я могу помочь вам.
– Ах, помогите, помогите, граф! Я буду вам всю жизнь благодарна!
– Благодарна? Этого мало.
– Я вас буду любить, - отвечала вдова, которой обращение графа возвратило веселость и кокетство.
– Вы будете любить? Я сам вас буду любить. Дайте мне вас обнять.
Вдова повиновалась.
Граф обнял ее, и потухший в глазах его огонь снова заблистал.