Боярышня Евдокия 4
Шрифт:
Евдокия прикрыла глаза, ловя вдохновение, но оно не пришло и европейское варварство осталось не обличенным. Потом она обязательно напишет разгромную статью и всё им припомнит, но сейчас ей хотелось думать о хорошем.
Достав из сундука письменный набор, она написала от имени счастливого жениха Пушка, что город Дмитров встретил его приветливо, невеста ему понравилась и князю Юрию Васильевичу вручён подарок в виде придушенной мышки. Почему придушенной? А чтобы, по мнению Пушка,князь своей лапой мог её добить и положить на зуб. Далее Дуня записала
С мыслью о том, что вместо сенсационных новостей получились матёрые будни, Дуня отложила перьевую ручку и, уперевшись в нижнюю перекладину стола, попробовала покачаться на ножках кресла. Её душа просила драйва, скандалов, интриг, расследований, но в наличие были только подозрения и запах чего-то нехорошего.
Евдокия принюхалась, вернула креслице в исходное положение и пошла по следу. Одновременно с ней из комнаты вышла щекастая Марфа.
— Чем-то воняет, — гулко сообщила она и поспешила на запах. Её нюх привел к одной из дверей, и нисколько не сомневаясь, она резко распахнула её и рявкнула:
— От вас палёным несёт! Чего это вы тут делаете?
Дуне никак было не обойти дородную Марфу, и она замешкалась, не зная, как пробиться вперёд, не уронив чести.
— Да как ты смеешь! Пошла вон! — раздались голоса из комнаты, и Евдокия поняла, что это мамки-няньки Оболенской.
— Я?! — взревела Марфа. — Это вы пошли отседова! Боярышня, ты погляди на них, — развернувшись, чуть не сбив с ног Евдокию и подвинулась, давая ей дорогу.
Дуня вошла и сразу поняла, что Еленкины няньки жгли волосы и лили воск в таз с водой. Может, пытались гадать, а может,ворожили, не разберешь. Вид у них был испуганный, но огрызались дамы бойко. Ситуация получилась неоднозначной. С одной стороны в определенные дни все повально занимались гаданием, а с другой стороны это считалось колдовством, за которое строго наказывали.
— Э-э, Марфа? — входя и прикрывая за собой дверь, обратилась Евдокия.
— Да, боярышня, — окидывая грозным взглядом женщин и засучивая рукава, пробасила она.
— Ты вроде бы говорила, что хочешь новый убрус?
— Я? — от удивления Марфа растерянно замерла и непонимающе посмотрела на юную Евдокию Вячеславну.
— Красивый, нарядный, — перечисляла Дуня, кидая суровый и многозначительный взгляд на Еленкиных ближних, а потом переводя его на Марфу и чуть приподнимая бровь, подсказывая ей способ урегулирования ситуации.
— Э-э-э… — кусая губы, Марфа старательно думала.
— Так тебе его сейчас подарят, — подсказала Дуня.
— Правда, что ль?
— Ну, конечно, — слегка улыбнулась она. — А вы что стоите? — прикрикнула она нянек. — Вы не дома, и за глупость надо платить.
— Ох, убрус… — одна из женщин бросилась к сундуку и спешно начала переворачивать сложенную одежду, — да где же он… вот, — она распрямилась и положив плат на обе руки, с поклоном преподнесла его Марфе.
— Прими от нас дар, не побрезгуй, — чинно произнесла Еленкина нянька,
— Ну, коли так, — Марфа с сомнением посмотрела на Евдокию. Боярышня одобрительно кивнула, и та со всей вежливостью приняла подарок. — Но…
— Они больше не будут, а если вновь поймаем за колдовством, то тогда уж отца Пафнутия позовем, — с угрозой закончила Дуня и всем корпусом повернувшись к жёнкам, спросила: — Ясно?
— Ясно, Евдокия Вячеславна, — быстро ответила та, что быстрее всех сообразила про подарок. — Прости за беспокойство. Елене Ивановне передам, что ты похлопотала за нас.
Дуня подтолкнула Марфу на выход, а когда дверь закрыли, то пояснила ей:
— Никому не нужна свара в доме князя, но приглядеть за ними… — боярышня мотнула головой в сторону закрытой двери, — …приглядим.
Марфа глубоко вздохнула и громким шепотом ответила:
— У нас многие девки пытались князя окрутить, да он заговорен любимой.
— Да ты что? — обрадовалась Дуня, почуяв разоблачение тайны.
— Вот те крест, боярышня.
— А пойдем-ка, сбитнем полакомимся, да пряников поедим.
— Неловко мне, — застеснялась женщина.
— Пойдём – пойдём, медком с орешками пряники закусим, — продолжала искушать Евдокия. — Истории о любви всегда подслащивать надо, а то что-то они все печальные.
— Ох, — вздохнула Марфа, ведя юную гостью в малую трапезную, — права ты, боярышня. Вот взять меня. Любила я одного статного красавца, а он даже не смотрел в мою сторону. Сколько слёз по нему пролила, сколько убивалась по нему, а рядом вился мелкий Харитошка …
Марфа остановила пробегающую мимо девушку, велела ей подать сбитня с закусками и замялась, когда боярышня села за стол.
— Присаживайся, — пригласила её Евдокия. Марфа благодарно поклонилась, начала хлопотать, накрывая стол нарядной скатертью и выставляя чарочки с кубками, а потом присела.
— Так вот, — продолжила она свой сказ, — я к колодцу — а Харитошка уж там, чтобы с водой помочь. Я сержусь, говорю, что стыдоба это, а он отвечает, что мне тяжелее шубы ничего носить нельзя. Сам на полголовы меня ниже и худой, как щепка, а за ведро хватается. Я в огород иду — он ко мне спешит, чтобы помочь, а я вновь в плач и крик, что позорит он меня. Все смеются над нами, меня горой прозывают, его ручным мужем, а ему хоть бы что, а мне на улицу не выйти.
— И что? Ты отказала ему?
Марфа вздохнула всем телом и глухо обронила:
— Ушел в поход за шубой мне и не вернулся…
— А тот статный красавец?
— Ныне раздобрел, полысел, двух жён уж схоронил, дедом стал.
— Как поучительно, — сквозь сжавшееся от сожаления по неведомому Харитошке горло, выдавила Евдокия.
— У меня наливочка есть, — немного стеснительно произнесла Марфа, подвигая чарочку.
— Я чуть-чуть… у меня возраст, — смутилась Евдокия.
— И я чуть-чуть, — согласилась Марфа.