Боярышня Евдокия 4
Шрифт:
— В точку, — облегченно ответила Дуня. — Ты поедешь на речку? Может, тут останешься?
— Поеду! Народ хочет меня видеть, — приосанилась Еленка.
— А, ну да, конечно.
Они разошлись, уводя за собой своих людей. Оболенская первая выехала со двора, за ней приготовилась выезжать Дуня. Она немного задержалась из-за замешкавшегося брата, но кто-то перекрыл дорогу.
— А ну отступи! — грозно крикнул выехавший вперед Гришаня. — Дай дорогу!
— Я тебе отступлю, стервец! — раздался родной сердитый голос. — А ну, вертай взад! И зови нашу
Глава 22.
— Деда? Деда! — сорвалась Дуня, и выпрыгнув из саней, побежала навстречу. — Ты как тут? Ой, мама? Что случилось? Почему вы тут?
Подбежавший Ванюшка чин чином раскланялся с дедом и матушкой, позволил себя поцеловать и быстро отступил, опасаясь, что кто-то из местных пацанов увидит, как его слюнявили. Ему сейчас больше всего на свете хотелось следовать за князем, но жизнь не справедлива. Поэтому он на всякий случай опустил голову и выставил сестру вперёд.
— Вот приехал узнать, что у тебя тут случилось? — сурово сдвинув брови, сообщил Еремей Профыч.
— Деда… — непонимающе протянула Дуня.
— Приезжаю, а в городе безлюдье! Ну, думаю, где все? А Милослава говорит, надо Дуняшу найти, там видно будет. И что я вижу?
— Что?
— Весь город тут! — стукнув кулаком об раскрытую ладонь, грозно воскликнул боярин.
— Деда, это не я! — возмутилась внучка, а стоявший позади неё внук закивал головой, потом замотал, но подумав, вновь закивал, подтверждая её слова.
— А кто? — рыкнул боярин.
— Это Лыко-Оболенская отжигает! — в голосе Евдокии были обида за несправедливые подозрения на её счет, нотки гордости за Еленку, как за успешную ученицу и одновременно призыв к вечному : «Люди добрые, посмотрите, что деется!»
— Чего? — встревоженно оглядываясь, Еремей Профыч искал признаки пожара.
— Деда, — вступил Ванюша, — Дунька правду молвит. Из-за Еленки город лихорадит.
— А что я говорила, батюшка? — не удержалась боярыня Милослава. — Наша Евдокиюшка давно уже за ум взялась, иначе бы князь не поручил ей службу сослужить.
Дуня постаралась сложить губки бантиком и добропорядочно кивала на каждое мамино слово. Ей было приятно оказаться на той стороне, где не сыплются шишки на голову. Она даже чопорно заявила:
— Еремей Профыч, обидно слушать твои бездоказательные обвинения! И вообще, деда, признайся : ты соскучился!
Ванюшка просиял, готовясь услышать ласковое : «Ах,вы мои сорванцы ненаглядные!», но прозвучало другое:
— Ах ты! — вскипел дед. — Вот мои доказательства! — боярин полез за пазуху и вытащил письмецо. — Ты знаешь, что твоя курица написала Ладке? Вы чего тут устроили? — заново начал распаляться он.
— Ой, — пискнула державшаяся позади боярышни Даринка, — я муфточку Евдокии Вячеславны забыла, как бы не прихватил кто, — и со всех ног
— Так вот муфта, — непонимающе потрясла меховушкой Дуня, но сопоставила гневный взгляд деда, письмо и побег. — Ах ты ж… — скопировала она его и оглянувшись увидела, как Даринка уже миновала двор и юркнула в дом.
Милослава укоризненно посмотрела на дочь, но её больше взволновало, что вместо Дуни прислала весточку недавняя челядинка. Дуняша могла бы сама отписаться, как она с братом доехала, что они ели, как почивали, и прочее.
— Дед, — встрял Ванюша, — пока мы тут, — мальчишка даже притопнул ногой от избытка чувств, — князь там! — для весомости слов боярич махнул рукой.
Милослава даже умилилась грозному виду сына.
— Юрий Васильевич поехал летучую ладью запускать! — с трудом оставаясь на месте, выпалил Ванюша, чуть ли не плача. — А вдруг Оболенская опять на абордаж пойдёт и всем покажет! — невпопад высказал мучившую его мысль отрок. — Она отчаянная девка! Амазонка!
— Ничего не понял, — насупился Еремей, не одобряя нетерпение внука, но строго спросил Дуньку: — Почему дочь Ивана Владимировича поперёд тебя куда-то влезла? Ты куда смотрела?
— Не пойму я тебя, боярин-батюшка, — вступила Милослава, — Дуняшке нашей тише воды, ниже травы сидеть или, как сказал Ванюшка, жечь весь город?
— Цыц! Гусыням слово не давали!
— Не жечь, а отжигать, мам, — поправил её Ванюшка, нетерпеливо подпрыгивая и подталкивая деда к зимнему домику, в котором тот прибыл в Дмитров. — Смысл слова не в возгорании, а имеется в виду заводить, будоражить так, как будто у всех под ногами раскаленные угольки.
— Ах, как ты вырос, Ванюша! Мать поучаешь, — голос боярыни стал ласковым-преласковым. — А Дуняша ничего не натворила?
— Мам, мы же только что из Москвы вернулись! — не поддался на ласковый тон Ванюшка. — Когда бы она успела? — съязвил он и усерднее потянул деда к домику.
Евдокия же с показным разочарованием посмотрела на маму и поплыла лебёдушкой к саням.
— Деда, — она оглянулась, — Ванюшка прав, надо поторопиться к реке, чтобы ничего не упустить.
— Так про летучие лодки правда? — с удивлением спросил он.
— Поехали, деда, всё сам увидишь, — Дуня села в сани и деловито лизнула палец, выставляя его на воздух, делая вид, что определяет направление ветра, его силу и бог знает, что ещё определяют по обслюнявленному пальцу.
Ничего не поняла, но на неё смотрели с уважением, и она довольно кивнула сама себе, как будто только сейчас поняла, что ветер умеренный и дует в спину. Дед на её манипуляции лишь крякнул, пробормотал под нос что-то нелицеприятное и поспешил в обустроенный возок с печью.
Милослава, кусая губы, выдвинулась за ним. Дорога вымотала её, но оставить детей без защиты перед свёкром она не могла. Вон как он раздухарился, заполучив Даринкино письмецо. А поругать дочь с сыном она сама может, коли потребуется.