Боярышня Евдокия 4
Шрифт:
— А если убьётся? — не согласилась она с собой.
— Ты его вылечишь, — без тени сомнений ответила Даринка.
— А если насовсем? — всё ещё сопротивляясь, боярышня скептически оглядывала лестницу.
— Ну с чего ему убиваться? — искренне удивилась Даринка. — Шмякнется задом — и всё!
— Да ты злыдня! — зашипела на неё боярышня, но её глаза уже высматривали посторонних у колодца. Сейчас там было пусто. — Беги за водой, — решилась она, — польём последнюю ступеньку, чтобы безопасно было.
Как назло, стоило Даринке набрать воды, как во двор вышли слуги.
Евдокия для вида поругала свою сопровождающую, поохала и с озабоченным выражением лица разгладила ножкой ледяные неровности и осталась ждать выхода князя. На её глазах несколько человек поскользнулось и упало, ещё сильнее сглаживая лёд. Девушки посочувствовали им и с большим нетерпением поджидали Юрия Васильевича, опасаясь, что вот-вот ледяной мини – каток засыплют песком.
Наконец князь появился и, вдохнув полной грудью морозный воздух, быстро сбежал со ступенек, не удержался на раскатанной площадке и упал. Сопровождавшие его ломанулись поднимать своего князя, но Дуня с Даринкой оказались расторопнее.
— Ой, княже! Да как же это! — засуетилась Евдокия. — Ой, держись за меня! Ой, тут все падают… — стукнув его по ступне и повторно валя на лёд, она не удержалась на ногах и повалилась сверху, — …ой.
Нисколечко не смущаясь, уперевшись коленями в его живот, она изобразила попытку поднять его за грудки, а сама вгляделась ему в глаза, но тут сверху рухнула Даринка. Из-за этой коровы Дуня ударилась носом о княжий лоб и страдальчески охнула. В таких условиях ничего невозможно было разглядеть, а князь начал болезненно охать и смеяться.
— Да что б вас всех, — пыхтела Дуня, пытаясь схватиться за пострадавший нос и спихнуть с себя Даринку. Князь страдальчески ойкнул, дёрнулся, а после свернулся в позу эмбриона, скидывая девиц с себя.
Евдокия быстро изменила план действий. Она обмякла по примеру Еленки и смиренно ждала, когда князь наклонится над ней, чтобы поднять.
Рядом охнула Даринка, изображая слабость и Дуня догадалась, что девица перекрывает дорогу иным спасателям.
— Боярышня, ты не ушиблась? — наклоняясь, ласково спросил князь — и Евдокия смогла заглянуть ему в глаза. Зрачок был огромным и из-за этого глаза мужчины казались завораживающими.
— Ничего, княже… — слабым голосом промямлила она, — прости за неловкость.
Юрий Васильевич улыбнулся, помог ей подняться и предложил поспешить, чтобы не опоздать на заутреню. Дуня успела заметить, что у князя сухие губы и он их нещадно обкусывает. У неё тоже, бывало такое, когда дома жарко топят, но также сухие губы были одним из признаков отравления.
— Евдокия Вячеславна, ну ч ё там с глазами? — как только схлынула толпа, полезла с вопросами Даринка.
— Это тайна следствия, — проворчала боярышня, ощупывая свой нос.
— Э-э-э, так я ж в следствии участвовала…
— Ты лицо без допуска к тайнам, — отрезала Евдокия, поняв, что нос ещё
— Боярышня, а кто даёт этот допуск?
— Отстань, идём на заутреню.
Ворча, Даринка поспешила за Евдокией Вячеславной. Любопытство не отпускало её, и она всю заутреню думала о правильных и неправильных глазах. Эти мысли не отпустили её за завтраком, а когда боярышня отправилась погулять на речку, оставив её следить за пришедшими конопатчиками, Даринка решила написать Ладе о глазах. Она рассудила, что Лада училась у лекарки и должна знать наверняка. Вместе с окончанием работы конопатчиков было дописано письмо, а вскоре и отослано.
Дуня же в компании брата и сопровождающих прогулялась до речки, посмотрела, как тренируются игроки, покаталась на саночках и утомилась. Драйва не было. Может, пресытилась, а может,роящиеся в голове домыслы мешали радоваться.
Не давала покоя закравшаяся мысль, что Юрий Васильевич является обычным алкоголиком и нет никакого заговора. Выпивает по утрам по кубку медовухи и улыбается всем, а потом у него отходняк! Он же ни на кого не кидается, не дерётся, а наоборот, приветлив и счастлив по утрам, а потом… сварлив, гневлив, что тоже вписывается в княжеский образ. А ещё эта непонятная любовь из прошлого, которой сто лет в обед.
Евдокия досадливо поморщилась, ругая себя за то, что зациклилась на сплетнях. Но выстраивать логические цепочки у неё не особо получалось. То есть, ей думалось, что получалось, а потом оказывалось, что она массу всего не учла. Признавать ошибки Дуня умела и поэтому положилась на нюх народа. А опрашиваемые сами вспоминали давнюю историю, хотя не понимали, почему вдруг вытягивали её на свет.
Дуня никак не могла понять, мается она дурью или всё же суёт палку в муравейник. Ничего не решив, поискала глазами брата. Ванюшка с радостными воплями разбегался и катился по льду на ногах.
Съехав в последний раз с высокого берега на саночках, Евдокия прошлась по речному льду туда-сюда, посмотрела вдаль, оценила перспективу и улыбнулась.
— Дунь, у тебя коса от слюней заледенела, — услышала она Ванюшку.
— Как это?
— Ты её сосешь, она мокнет и леденеет.
— Ничего я не… тьфу на тебя, — посмотрела на кончик косы, а он правда превратился в сосульку.
— А чего ты придумала?
— Ничего.
— Ну и ладно, а я с ребятами сговорился клюшковать. Придёшь орать за нас?
— Приду.
Довольный брат убежал делиться появлением болельщика у их команды. Слово «болельщик» не прижилось, а вот выражение «стоять за» или «орать за команду» использовалось.
Дуня посмотрела на Гришаню с воями, порадовалась, что Юрята не захотел оставаться на речке и вернулся к княжьему двору, и велела везти её на рынок. Ничего покупать не стала, зато нашла мастера и заказала себе рамку для паруса, крестовину, чтобы его установить и… пока все. Ей надо было подумать, как дальше мастерить буер. Сложность заключалась в том, что видела она такие штуки издалека и никогда не приглядывалась. Но вряд ли там что-то сложное, поэтому она подумала, что сможет изобрести его заново.