Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.
Шрифт:
То-то будет радостей в Вене, когда приедет наш государь. Немцы добры, а обхождение ласковое нашего ангела пристрастит к нему весь народ; ты увидишь, что немцы будут вне себя, и радость их будет доходить до сумасшествия. Когда будет наша Долгорукова у вас, кланяйся ей много от меня, ее сын милый и скромный малый [31] , а она меня изволила жаловать и любить.
Нельсон разбил почти в прах французско-испанский флот, который имел глупость выйти из Кадикса. Из 33 кораблей только 11 спаслись, все прочие взяты или взорваны на воздух англичанами. Вильнев убит, а Гравина ранили в руку; число умерших с трех сторон считают до 24 тысяч; страшно, но зато прощай, флот французский! Нельсона потеря
31
Это князь Николай Васильевич, впоследствии обер-гофмаршал и обер-шенк.
Александр. Неаполь, 19 ноября 1805 года
Флот и войско наше у нас в виду в Неапольском заливе. Картина бесподобная – видеть кораблей 100. Сегодня именины посольши, все обедали у Кауница, королева надарила имениннице пропасть брильянтов, серьги, медальон с портретом, султан и проч., и все богатое и прекрасное. Я ей дал перстенек с мозаикой. Прощай, весь город в радости, кроме шельмей, преданных французам.
Александр. Неаполь, 22 ноября 1805 года
Кардинал Феш рассеял слух в Риме, что взяли у нас 25 тысяч пленных, 15 тысяч убили и 20 генералов также взяли еще, что 3 дня после заключено перемирие между нами и французами. Мы не можем решиться верить подобным несчастьям.
Наши все ушли в поход к границам. Дамасова генерал-квартира в Киети, Лассия – в Теано, а Кретова – в Лесей. У нас все, слава Богу, идет хорошо; все спокойно, только тревожат нас слухи, идущие от вас. Ради Бога, побейте дьявола Бонапарта, а то он съест всех. Кремская победа нас оживотворила. Дай Боже, чтобы скоро было опять такое же известие.
Александр. Неаполь, 9 декабря 1805 года
С утра до вечера сидел я за перепискою ратификации нашего трактата. Скучная работа, требует всякой осторожности, на пергаменте: что соврешь, так уж не скобли, а переписывай снова. Дмитрий Павлович сказал, что мне дан будет особенный подарок от здешнего двора. То-то взбесится Карпов, коему даже и червонных мало достанется. Нас обидели, ибо князь [32] пишет прислать в его канцелярию половину суммы, нашей канцелярии определенной. Терпение!
32
То есть князь Чарторыжский, тогда, за отъездом в деревню графа А.Р.Воронцова, возглавлявший Министерство иностранных дел.
У Карпова была с Беттерою сцена, которую тебе перескажу, не имея ничего иного писать. Говорили за столом о всякой всячине. Был Кауниц с женою, Николай и много других. Заговорили о Лукесини [прусском посланнике в Париже], и беседа стала общею. Поццо сказал, что, представляя Бонапарту свои верительные грамоты, тот обратился к нему по-итальянски, чтобы доставить тому приятность. Я заметил, что с его стороны это было довольно неловко. «Почему?» – спросил Карпов. «Потому что он напоминал Бонапарту, – сказал я, – кто он такой, а французам – что над ними иностранец господином». Многие меня поддержали. Карпов разгорячился и говорит: «Не вижу в этом ничего неловкого, всякий видит все на свой манер. Кто знает, с каким намерением Лукесини заговорил с Бонапартом по-итальянски?» Тогда заговорил Беттера и сказал: «Но, г-н Карпов, надобно только проследить за поведением Лукесини в Париже; низости, коими он покрыл себя, есть доказательство, что он вовсе не желал бросать вызов Бонапарту». Все прибавили: «Ну конечно». Карпов, одержимый своим духом противоречия, с трудом мог сдержаться;
После обеда Карпов, не переварив того, что его вынудили замолчать, вновь завел речь о Лукесини, желая во что бы то ни стало доказать, что он прав. Поскольку, когда Беттера подошел говорить с ним, Карпов сказал ему с досадою: «Да ведь это не в вашей компетенции, предоставьте судить о сем тем, кто может это делать», – Беттера рассердился и отвечал: «Я думаю, что это вы не способны о сем судить, ибо вы не можете понять того, в чем все остальные согласны». Тут Карпов сделался вне себя. Он вообще не великий оратор, а когда злится, красноречие и дар речи у него отнимаются. Он потер руки и прошипел Беттера с испепеляющим взглядом: «Вы меня поняли?» – «Нет, сударь, – отвечал тот, – я не понимаю пантомим; говорите со мною, и я вам отвечу». Карпов замолчал, и тем все кончилось.
Приехал из Гаеты Лизакевич, с ним толстый Козловский, который все такой же болтун и запачканный. Все меня комплиментами потчует. Дмитрий Павлович, узнав, что он не пришел к нему обедать, не будучи зван, велел к нему послать печатный билет, звать его обедать завтра. С Лизакевичем жена, Санковская (которую… португальский поверенный в делах при короле Сардинском) и множество детей.
Я тебе не хочу говорить об Аустерлицкой баталии, которая поставила здесь все умы вверх. Но как верить всему, что французские булетины нам рассказывают? Покуда свет будет светом, подобного несчастья наше войско не увидит; мы ждем с великим нетерпением курьера от графа. Я тебя уверяю, что питаю внутренно достоверность, что все почти ложь; но здесь все, даже и наши, верят публикованному французами.
Рассуди, что Карпов был сегодня у Дмитрия Павловича – жаловаться на Беттеру. «Надеюсь, – сказал он, – что ваше превосходительство не захочет поставить меня на уровень какого-то мелкого купца из Рагузы». Министр наотрез отказался входить в это дело, тем более что Карпов был совершенно неправ, говоря дерзость, и должен был ожидать, что ему ответят тем же. Он хотел добиться, чтобы Беттера намылили голову и проч. Как будто ребенок, который маменьке жалуется. Сам разве бы не мог разделаться с Беттерою? Получив отказ, Карпов вышел от Дмитрия Павловича взбешен; мы думали, что полетит прямо к сопернику, но ничего не бывало: он с ним сегодня провел вечер очень спокойно, как будто ни в чем не бывало. Есть ли толк в его поведении?
1806 год
Александр. Неаполь, 1 января 1806 года
Я теперь один бьюсь как собака, ибо Карпов перестал ходить к Дмитрию Павловичу и мало-помалу посылает мне бумаги, которые у него. Какой чудак, и что он этим выиграет? Боголюбов, который должен был ехать к нашим в армию, просил Карпова достать ему подорожную; он ему отвечал с сердцем: «Обращайтесь к статс-секретарю (говоря обо мне); я ни во что не мешаюсь».
Новый год начинается довольно грустно. Со всех сторон печальные вести; сказывают, что идут сюда французы. Но ежели их не более как 30 тысяч, то напрасно трудятся. Между тем все это меня несколько беспокоит. Двор перепугался и послал трактовать с Сен-Сиром в Риме. Увидим, удастся ли негоциация, препорученная кардиналу Руфо; а не то придется бежать в Сицилию.
Прерываю сии печальные мысли, чтоб сказать тебе, что я перешел жить в дом к Дмитрию Павловичу. Карпов хотел нанять сии покои, но после ссоры бросил, и я их тотчас взял на год за 250 дукатов с мебелями, которые мне принадлежать будут и стоят, конечно, 150 дукатов. И я, и Дмитрий Павлович оба очень рады. Имею пять прекрасных комнат с видом на море, город и проч., одна даже стоит пуста и к твоим услугам, ежели приедешь, чего, однако ж, теперь не желаю, искренно говоря.
Сбирался к тебе много писать, но не тут-то: княгиня прислала за мною. Чувствую, что найду ее печальною, по слухам, которые носятся; жаль мне будет ее оставить; но как быть? Могу жить с нею в разлуке, когда не вижу и любезных родных.